Глава 6

Что Света сказала детям, как они приняли эту новость — весь день он мог думать только об этом, и когда понял, что сосредоточиться не получается, со вздохом отложил бумаги и посмотрел на Сергея.

— Мне надо уйти. Справишься сам?

— Скоро придёт Лёша, — Сергей покосился на висящие на стене часы, — так что идите.

Он наблюдал за Никитой с самого утра: на то, как застывает его взгляд, упираясь в невидимую точку, как он пытается не вздыхать так явно, как трёт покрасневшие глаза и нервными, безотчётными жестами разглаживает листы на столе. Делал вид, что не замечает, но мысленно постоянно сравнивал его с собой, пытаясь представить: что делал бы сам, реши Тамара уйти.

Вчера он шёл домой, представляя, как обнимет её и скажет, что любит. Пытался вспомнить, когда вообще в последний раз это говорил, и с каждым шагом, приближающим к дому, понимал, что не может найти даже отголосок трепета, которым всегда наполнялся, стоило подумать о ней. Внутри всё молчало, словно Тамара — не любимая, а, скорее, сестра. Член семьи, которого надо любить, к которому надо что-то чувствовать. Она не ждала. Не обернулась даже, когда он вошёл на кухню. Только раздражённо повела плечом, почувствовав его руки на своей талии. Сергей мягко поцеловал её в висок, потёрся носом о щёку и прошептал:

— Я соскучился.

— У меня сейчас всё пригорит. — Тамара выпуталась из его объятий и продолжила помешивать овощи на сковородке. Покорно отступив, Сергей прислонился к столу и сложил руки на груди. Округлые бёдра, едва прикрытые короткой юбкой, тонкая сетка бриджей, изгиб спины и задорные чёрные хвостики, подрагивающие в такт её движениям — до крохотной мелочи родное, знакомое, домашнее. Он снова шагнул к ней, потянул узел, на который был завязан кухонный фартук, игриво поцеловал в плечо.

— Том, я же вижу, что уже всё готово, хватит делать вид, что занята.

Притянув её к себе, он нырнул подмышки, накрыл грудь, мягко сжал и прихватил губами ухо.

— Скоро Даня вернётся. — Тамара попыталась вырваться, но Сергей потянулся, выключил газ под сковородкой и пробормотал, скользя губами по шее:

— Он остался с ночёвкой у Славки. Звонил час назад отпроситься.

— А мне он, значит, сказать об этом не смог! — раздражённо фыркнула Тамара, сбросив его руки. — Боялся, что не отпущу, и правильно делал: с его оценками только гулять!

— Пусть отдохнёт, — великодушно махнул рукой Сергей и притянул её к себе одной рукой. — Нам тоже не помешает немного расслабиться.

— Ты умеешь думать о чём-нибудь другом? — Тамара наконец улыбнулась, обвивая его шею.

— Когда мы одни — нет.

Сергей не стал дожидаться перемены в её настроении, просто посадил на стол и впился в губы, гася в зародыше все возможные возражения. Тамара слабо ахнула ему в рот, обвила ногами и расстегнула пиджак, рваными движениями стаскивая его с плеч. Но стоило Сергею начать выцеловывать линию её челюсти, спускаясь к шее, как она застыла, взяла его лицо в ладони и заставила посмотреть на себя.

— Может, для начала примешь душ?

— От меня чем-то воняет?

— Нет, просто… — Тамара усмехнулась, — ты весь день провёл на работе, не мешало бы освежиться.

— Я хотел освежиться с тобой. Потом. — Сергей раздражённо вздохнул и потёр подбородок — весь настрой куда-то пропал, как не было. — Когда-то тебя могло остановить только землетрясение, а сейчас смущает то, что я в последний раз принимал душ утром.

— Семейная жизнь — сплошная скука, — Тамара потянулась к его губам, но он отпрянул.

— Ты права, лучше и правда помыться. Но сначала покурю. — Он слабо улыбнулся.

Только на балконе перевёл дух — дышал через раз всё это время. Тряхнул пачку, вытащил сигарету и щёлкнул зажигалкой, делая первую затяжку. Раньше не обращал внимание, но сейчас понял отчётливо, ясно: с его браком давно всё неладно. Десять лет назад мог ли подумать, что предел мечтаний — жить с кем-то, давно ставшим чужим, жить, плывя по течению, не пытаясь что-то изменить? Такая жизнь была у отца? Того ли хотел он для себя? Прикрыв глаза, Сергей медленно выдохнул, глядя, как дым рассеивается в свете от окна. Нет. Не хотел, но был ли смысл трепыхаться? Он уже завяз в этом, не понял даже как, но проваливался долго, и теперь уж точно навсегда. Чувствовала ли Тамара то же, что и он? Сожалела ли, или, может, не замечала? И что вообще плохого в происходящем, ведь оба вполне довольны жизнью. Они хорошая, крепкая семья, для посторонних уж точно. Порой любят друг друга, порой ненавидят — это нормально. А развод или попытки решить, куда двигаться дальше — это слишком проблематично. В последний раз глубоко затянувшись, Сергей сжал окурок в пальцах и выбросил в пепельницу. Принял душ, поужинал и лёг, не дожидаясь Тамары: она решила посмотреть какой-то фильм в гостиной. Его жизнь была простой и понятной, ни к чему усложнять…

Но сейчас, вновь глядя на Сергея и смятение, которое тот пытался скрыть, вчерашние мысли вернулись, вызывая безотчётный страх.

Занятия в кадетском корпусе подходили к концу, когда Никита остановился перед зданием, высматривая детей. Лёву заметил сразу — его макушка мелькнула в толпе, и вскоре он, не замечая ничего вокруг, умчался с друзьями в противоположную сторону. Алина появилась через несколько минут, в окружении друзей, что-то доказывая и размахивая руками: её школа стояла напротив. Никита смотрел на неё, задыхаясь от тепла, распиравшего грудь.

— Она твоя точная копия! — Света смотрит на спящую под боком дочь, нежно улыбаясь. Крохотное личико, тонкие черты лица, слегка смазанные младенческой полнотой, каштановые прядки и аккуратная родинка под губой. Кончиком пальца Света едва касается её, боясь разбудить малышку. Никита, лежащий за спиной Светы, осторожно поглаживает её плечо, изредка целуя, боясь вздохнуть слишком громко. Счастье распирает изнутри, душит, и хочется зажмуриться, вжать его, вплавить в себя и сохранить навечно. При взгляде на собственное крохотное продолжение дрожит каждый нерв, каждая клетка — Никита никогда не думал, что можно так сильно любить кого-то.

Нежные касания по плечу, предплечью, от локтя к запястью — он гладит Свету невесомо, боясь сжать и причинить боль. Боясь, что она рассыплется на сотню, тысячу крохотных осколков. В ушах до сих пор звучат её крики, хотя прошло уже несколько дней. Сердце до сих пор сжимается от страха за её жизнь, в памяти – мольбы: только бы с ней всё было хорошо. А дети… Да Бог с ними, с детьми.

Но сейчас он смотрит на живое, реальное свидетельство их любви, смотрит и не может наглядеться. Одновременно боится — коснуться, взять на руки. А вдруг что-то сделает не так? Только и может, что смотреть через чужое плечо и не дышать.

— У неё родинка точь-в-точь как у тебя, - шепчет Света.

Его пальцы чертят кривую линию по спине к ягодице, слегка надавливают, безошибочно находя место, где находится небольшая родинка, которую он так любит целовать.

— Эту я пока люблю больше.

Света поворачивается к нему, мягко улыбается, кончиком пальцев касаясь родинки под его губой.

— А я – эту. Интересно, сколько сердец разобьёт Алинкина.

— Я не разбил ни одного. — Никита вдавливает её в кровать, накрывая собой. Алина тут же хныкает, тихо, сонно, давая понять, что внимание мамы нужно именно ей, а не какому-то непонятному папе.

Никита взмахнул рукой, когда она заметила его, и несколько секунд с замиранием сердца следил, как приближается слишком довольно улыбающаяся дочь.

— Тебя выпустили с работы? — она тряхнула головой, смахивая каштановую чёлку в сторону, и сверкнула болотно-серыми глазами.

— Никому не говори, — Никита склонился к ней, доверительно шепнув на ухо: — Я сбежал.

— Разве так можно? — тут же округлила глаза Алина.

— Если очень сильно захотеть. — Никита улыбнулся и растрепал уложенные волосы на макушке.

— Ну па-ап, — тут же недовольно протянула Алина, но не отошла. Улыбнулась шире, послала торжествующий взгляд подругам, завистливо перешептывающимся в стороне.

— Как дела? — небрежно поинтересовался Никита, засовывая руки в карманы. Пальто хлопнуло по ногам, солнце отразилось в массивных часах.

— Порядок. — Алина прищурилась, глядя в небо, и вдруг стала слишком серьёзной. — Вы с мамой поругались?

— С чего ты взяла?

— Среди учебного года нас редко отправляют к бабушке с дедушкой. А ещё, — она вздохнула, — вы почти не разговариваете. Значит, поругались.

— Это так заметно? — Никита почесал затылок, улыбнулся неловко.

— Пап, я не слепая. — Алина укоризненно взглянула на него и упёрла руки в бока. — Так что, я права?

— Мама ещё ничего тебе не сказала, да? — обречённо вздохнул он, кладя руку на её плечо и уводя со школьного двора.

— Сказала что? — насторожилась она.

— Мы пока что решили пожить отдельно. — Он замер, ожидая реакции, осторожно спросил: — Тебя это пугает?

— Не знаю, — после непродолжительного молчания ответила Алина. — Должно?

— Не знаю, — в тон ей ответил Никита и тихо вздохнул. — Просто хочу, чтобы вы знали: на вас с Лёвкой это никак не отразится.

— Звучит так, как будто вы решили развестись. — Алина замолчала и вдруг громко шмыгнула носом. — Я люблю тебя, пап.

Никита приподнял подбородок двумя пальцами. Сощурил глаза.

— Хочешь, пойдём и съедим две порции сладкой ваты?

— Я уже взрослая, пап. Какая вата? — Она посмотрела на него, как на ребёнка, укоризненно склонив голову набок.

— Взрослая? — Никита обескураженно посмотрел на неё, моргнул. — Надо же, а я и не заметил, как ты выросла. Тогда, — он легко поднялся и протянул руку, — может, сходим выпьем кофе в новой кофейне? — И тут же добавил с лёгкой хитринкой: — Говорят, там подвешивают вату прямо над кружкой.

— И что? — Алина подхватила его под руку.

— И она тает, капая прямо в кофе. — Никита выдохнул, слабо сжал ладошку. — А потом сходим в зал. Хочешь, я тебя потренирую?

Никита давно не находил времени на тренировки с детьми, а ведь когда-то сам водил Алину на карате. Прежде они подолгу спарринговали, он учил её новым приёмам, радовался успехам… Может, теперь самое время навёрстывать упущенное…