Глава 4

Оказавшись на улице, Света растерянно застыла: яркое солнце, нежная сочная зелень первых листочков, в воздухе — аромат цветущих деревьев, тонкий, едва уловимый. Отчего она думала, что здесь так же темно и холодно, как у неё внутри? Тёплые лучи коснулись кожи, разбились о ледяную пустоту в груди, отпрянули, не согревая, раздражающие, назойливые. Шаг, за ним ещё один, и Света практически побежала к дороге. Поймала такси и назвала адрес офиса Никиты. Влетела по ступеням, не дожидаясь лифта, не обращая внимание на встречных сотрудников, вышедших на лестничную клетку покурить, остановилась только у дверей в кабинет.

— Нам надо поговорить, — без предисловий начала Света, не замечая Сергея – финансового аналитика компании, тенью замершего у окна. Высокий, с тёмными волосами, собранными в короткий низкий хвост, с резкими, хищными даже чертами лица Сергей бы разбил сотни сердец, если бы не собственная лень и не жена, коршуном следящая за ним...

Никита поднял на неё глаза: зеркальное отражение собственного взгляда, поглотившая внутри пустота. Слабо кивнул, и Сергей тут же вышел, бросив короткий внимательный взгляд на Свету. Едва за ним закрылась дверь, Никита со вздохом откинулся в кресле, с силой сжимая переносицу. Почему при виде её он моментально начинает чувствовать себя виноватым? Ждёт упрёков и заранее сжимается, зная, что их не избежать. Даже сейчас всколыхнувшееся, ожившее сердце тут же застыло, стоило первым словам слететь с губ. Чёрт, как же он устал быть виноватым!

— Когда ты собирался мне сказать? — голос зазвенел, дрожа высокими нотами.

— Позавчера. — Никита открыл глаза и в упор посмотрел на неё. — Я собирался сказать позавчера, но решил, что в этом нет смысла. Не в тот момент.

— Значит, то, что ты снимаешь полномочия, по-твоему, меня не должно волновать? — Света искренне не хотела ругаться. Давно уже себе пообещала, что не будет — бесполезно, пустая трата нервов. Но сейчас, глядя на него, собранного, спокойного, почти равнодушного, кровь прилила к голове, розовой пеленой заволокла глаза.

— Скажи, Свет, только честно, это многое бы изменило в твоём решении? — спина медленно, с хрустом, выпрямилась, дёрнулись мышцы на шее, под кожей волной прошлись желваки.

— Не думаю, что сейчас есть смысл об этом говорить, — упрямо мотнула головой Света.

— Да ну? — Никита тяжело опёрся о стол, поднялся, выдохнул зло: — А мне бы всё же хотелось услышать ответ.

— Не знаю. — Света пожевала губу, невольно опуская взгляд. Обвинять сюда пришла она, тогда почему же он ведёт себя так, будто ни в чём не виноват? Как ему всегда это удаётся: заставить чувствовать себя истеричкой?

— Значит, ты бы не стала просить меня уйти, если бы узнала, что я ухожу с поста, — задумчиво, будто с самим собой, заговорил Никита, медленно обходя стол, но двигаясь не навстречу, вглубь кабинета, к окну. Отвернувшись, он посмотрел город внизу, руки сами собой нырнули в карманы. — А если бы я не ушёл, твоё решение осталось бы неизменным, — добавил тихо.

— Может быть, — спокойно ответила Света, глядя на разворот его плеч, сведённых судорогой напряжения.

— Для тебя это совсем ничего не значит, да? — ещё тише спросил он. — Всё, что я делал эти годы, для тебя не значит ничего, — повторил, медленно поворачиваясь, склоняя голову набок. Тонкая, хрупкая, нежная — ещё утром хотелось ворваться в больницу, стиснуть её в своих руках, сказать, что никуда не уйдёт, потому что не знает, как без неё жить. Сейчас, глядя на упрямо вздёрнутый подбородок и то, как уверенно, с вызовом, она на него смотрит, Никита чувствовал лишь пережеванную в труху усталость, осевшую на губах.

— Ты знаешь мой ответ. Работа всегда была для тебя на первом месте. Всегда.

— Странно, что тебя это удивляет. После стольких лет. — А у него больше не было сил удивляться. Только горькая обида на то, что самый близкий и родной человек так и не смог его понять до конца.

— Я не думала, что будет так… тяжело. — Света обхватила себя руками. — Не думала, что, даже выйдя за тебя замуж, останусь на втором месте.

— Мы проходили это не раз, Света. И не два, и даже не десять. Вы с детьми — главное, что было, есть и будет в моей жизни. Но служба, а потом эта работа — это вся моя жизнь.

— Даже сейчас, когда наш брак рушится, для тебя мы не на первом месте! Вот что это значит для меня! Ты можешь сколько угодно говорить о долге, но почему ты всегда ставил его превыше семьи?

— К чему ты меня всегда ревновала? К долгу? Я никогда не возмущался, когда ты задерживалась в больнице, когда оставалась на ночь, не предупреждая, когда забывала обо всём ради работы. Я всегда понимал, как это важно для тебя! Ты всегда говоришь только о своих чувствах, только о том, как тяжело тебе, а ты хотя бы раз подумала, что чувствую я?! Хотя бы один раз попыталась представить, каково мне жертвовать вами ради других, ради спокойствия чужих семей, ради их благополучия?! Думала, это давалось легко? Когда ты в последний раз спрашивала, как у меня дела, когда в последний раз заходила сюда, чтобы просто поговорить, посидеть рядом? Чёрт!

Он осёкся, давясь вдохом, глядя в широко распахнутые глаза. Сорвался, а ведь обещал себе — ни слова упрёка она от него не услышит. Перемалывал всё внутри, варился в собственном соку, не давал понять, как тяжело. Откуда она могла узнать, как догадаться?.. Но знакомое чувство вины тут же погасло, стоило ей заговорить.

— Хочешь сказать, я не пыталась? Не пыталась с тобой поговорить, узнать, поддержать? Ты же всё время отшучивался! Ты никогда не пытался быть серьёзным, когда говорил о работе, никогда! Все эти твои «ничего страшного, Света», «всё в порядке, Света», «тебе показалось, я не устал»… Каждый раз я натыкалась на стену из отговорок! Твою мать, порой мне казалось, что даже Марк мог быть более многословен!

— Пожалуй, тебе с самого начала надо было уйти к Марку. Уверен, сейчас у вас была бы счастливая, крепкая семья! — Никита выплюнул это с неожиданным для себя сарказмом, буквально подавился ядом. Сердце грохотало, адреналин нёсся по венам, смешиваясь с чистой обидой, вплеснувшейся наконец наружу. Она опять его не слышала, а он, видимо, не слышал её. Когда они начали разговаривать на разных языках?..

— Может быть, — Света прищурилась. — Что ж, по крайней мере сейчас я ясно вижу, что приняла правильное решение.

Взгляд Никиты скользнул по её руке, зацепился за бледный ободок незагорелой кожи на безымянном пальце. Губы дрогнули, пришлось сжать их, стиснуть челюсть крепко, хрустнув зубами.

— Я рад, что хоть кто-то из нас поступает правильно, — сухо бросил он. Вновь отвернулся к окну, спросил холодно: — Ты уже сказала детям?

— Сегодня вечером скажу, — в груди стало так горячо, что подумалось — можно не напрягаться, чтобы сжечь его огненным облаком.

— Хорошо. Это всё?

Света вздрогнула, два слова — хлёсткий удар, крепче пощёчины по сердцу. Молча кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь. Не глядя на застывших сотрудников, мимо Сергея, сидевшего на ближайшем подоконнике. Дальше от офиса, от его тени, от всего, что он у неё отнял и продолжает отнимать. Сможет она вернуть хотя бы часть, хотя бы возможность просто нормально общаться с Никитой без желания ранить больнее, желательно — смертельно, чтобы он чувствовал то же, чтобы так же задыхался, глядя на неё? По пути Света достала телефон – позвонить маме. Она просто не сможет сегодня ничего сказать детям, завтра. Пусть всё будет завтра, а сегодня вернуться в пустоту родного дома, свернуться клубком под одеялом и развалиться на части.