Глава 2

Ночь тянулась бесконечно. Две постели, два одиноких человека, добровольно загнавших себя в отчаяние. Самая красивая пара, по словам друзей. Самая счастливая семья, по шепоту завистников. Самая романтичная история любви. Оба думали об одном, думали и не находили ответ: почему они всё испортили?

Никита лежал на спине без движения. Только разулся, даже раздеваться не стал. Чемодан валялся где-то в гостиной, в голове — пустота с робкими проблесками солнечного света. Воспоминания, от которых не скрыться, как ни пытайся. Потерянное счастье, что теперь не подлежит восстановлению.

— Ты опоздал, — она улыбается, прикрывает ладонью глаза, щурясь от солнечных бликов, искрящихся на поверхности реки.

— Правда? Прости. Одна настойчивая старушка затянула меня в магазин, сказала, если не куплю у неё ничего, она разорится.

— И ты, конечно, помог ей, — скептично говорит Света, пытаясь разозлиться. Не получается. Они встречаются три месяца, а она до сих пор тает, когда слышит нелепые оправдания. Стоит только ему улыбнуться и прищурить тёмно-серые, грифельные глаза.

— Лучик, ты меня обижаешь! Я всегда помогаю милым старушкам! — Никита — сама невинность. Берёт её за руку и вдруг вкладывает в неё маленькую бархатную коробочку. — Если бы я не купил это, она точно пошла бы по миру.

— Что это? — голос Светы дрожит, глаза бегают от коробочки к его лицу и обратно.

— Доказательство того, что я никогда не вру, — всё ещё слегка обиженно говорит Никита, но тут же улыбается — эту улыбку она узнает, даже если его губы не дрогнут: она всегда отражается в его грифельных глазах. Он осторожно открывает крышку и ждёт, настороженно наблюдая за её реакцией.

— Никита, — шепчет Света, касаясь платинового ободка с квадратным изумрудом посередине. — Это… это что?

— Хм, — он смущённо трёт шею, — полагаю, это кольцо.

— Я вижу, что это кольцо. Что это?.. — Она поднимает сверкающий взгляд и тут же падает в его — серьёзный. Не отводя от неё глаз, он достаёт кольцо и надевает на безымянный палец.

— Ты согласна? — только и может выдавить он, пожалуй, впервые в жизни волнуясь настолько, что не может подобрать слова.

Несколько секунд Света смотрит на него, задыхаясь от счастья. А потом, не обращая внимания на прохожих, идущих через мост, бросается ему на шею.

Света не знала, сколько прошло времени. Судя по ощущениям, уже глубокая ночь, а утром опять в больницу. Нехотя встала, шаркая ногами, побрела в ванную. Несколько минут смотрела на стакан, в котором стоит одинокая зубная щётка. Моргнула. В ушах снова собственный смех, рука сама потянулась к фарфоровой вазочке, в которой лежит обручальное кольцо — сняла его несколько дней назад, когда приняла окончательное решение. В отличие от помолвочного это простое, гладкое. Только внутри выгравировано: Я всегда буду рядом. Буквы крохотные, тонкая, действительно ювелирная работа. Это была его клятва, которую он дал только ей. Её звучала: Я всегда в тебя верю. Света провела по буквам кончиком пальца. Качнула головой и бросила кольцо обратно в вазочку. Они не сдержали своих обещаний. Оба.

Прислонившись к зеркалу лбом, Света стиснула зубы и глухо замычала. Больно. Сердце болело, словно она вживую оторвала от него огромный кусок. Глубоко вздохнув, она выпрямилась и посмотрела на своё отражение. Тусклая. Когда-то яркой была, улыбчивой, а сейчас потускнела. Всего тридцать три, а кажется, что все восемьдесят: некогда бывшие блестящими, русые волосы стали блеклыми. Зелёные глаза как будто помутнели, и губы стали блеклой тонкой ниточкой. В этом тоже виноват Никита, или она сама перестала заботиться о себе, растворившись в семье и работе?..

Никита отвык просыпаться здесь, но давно привык просыпаться один. И понимание этого тонким лезвием в сердце. Он бы хотел до конца не верить, что это происходит на самом деле. Хотел бы, но не получалось. Слишком хорошо знает Свету. Помнит просьбы и слёзы, помнит свои обещания, которые ни разу не сдержал.

Последнее три недели назад: день рождения Лёвы, ему исполнилось десять. Света собрала всех его друзей, пригласила родных и близких, были все. Кроме него. Потому что именно в тот день прибыли партнёры, встреча с которыми постоянно срывалась. Никита хотел перенести, но не мог, а встреча была слишком важна для компании. Пока обменивались дежурными фразами, пока согласовывали детали контрактов, пока договаривались о сроках прошёл день. День, во время которого Никита даже не вспомнил о празднике в честь дня рождения сына. Только придя домой, увидел Свету, убирающую последствия праздника, и Лёву, одиноко сидящего на крыльце.

Чувство вины за последние годы стало настолько привычным, что Никита даже не обратил на него внимание. Пропустил сквозь себя, обогнул Свету, кивнув, стараясь не встречаться с обвиняющим взглядом, и сел рядом с сыном.

— Ты опять не пришёл! — характером Лёва пошёл в маму. Минимум контроля над эмоциями, максимум открытости и ранимости. Только взрослел слишком быстро, тут сыграли роль явно гены Никиты. Уже один из лучших в кадетском корпусе, тайная гордость родителей.

— Ты же знаешь, — мягко произнёс Никита, кладя руку на его русую макушку, — у меня есть ответственность не только перед вами.

— Ты вечно твердишь об ответственности, но всегда забываешь о ней, когда дело касается нас! — закричал Лёва, сбросив его ладонь. Вскочил и, возвышаясь над отцом, бросил: — Лучше бы ты работал на заводе! Так у меня хотя бы был нормальный папа!

Стук его шагов ещё звучал по дому, когда на крыльцо вышла Света, вытирая руки белым полотенцем. Никита посмотрел на неё, устало вздохнул.

— Ты тоже хочешь сказать что-то подобное?

— Нет. — Она равнодушно посмотрела на него сверху-вниз. — Всё, что я хотела, уже давно сказала. Не вижу смысла повторять.

Они ещё побыли в тишине, прислушиваясь к первым трелям просыпающихся сверчков. Потом Никита встал и зашёл в дом. Чужой. Он чувствовал себя здесь чужим последнее время, и это чувство тяготило и высасывало силы. Место, куда раньше он бежал, забыв обо всём, теперь давило, а люди, которых он так любил, постепенно начали ненавидеть. Но Никита всё ещё надеялся исправить это. Правда, понятия не имел как.

Что ж, теперь он хотя бы знал, что окончательно опоздал. С этой мыслью открыл глаза и некоторое время лежал, глядя в покрытый сеткой трещин потолок. Надо собрать себя по частям и ехать в офис. Надо передать Лёше сотни списков, уточнений, указаний и правил, договоров, поправок и исключений, которые стоит учесть. Это действительно отнимало много времени, и Никита был малодушно рад, что сможет не думать о крахе собственной жизни хотя бы несколько часов. Но до этого всё-таки надо встать.

Он долго стоял под душем, вздрагивая от прохладных струй — вода в старых трубах остывала добиралась до верхнего этажа еле тёплой. Потом так же долго смотрел на себя в зеркало, пытаясь найти следы внутренней пустоты, которая за ночь поглотила полностью. Но там по-прежнему был лишь усталый сорока летний мужчина с тонкой сетью морщинок в уголках глаз, горькой складкой губ, бледной, давно не видевшей загара кожей. Всё тот же, а кажется, постарел на сто лет за десять часов.

Сквозь кухонное окно пробивались первые розовые лучи — рассветы уже ранние, ясные, солнечные. Скоро лето. Холодильник ожидаемо оказался пуст, но он сейчас и так не смог бы проглотить хоть что-то. Шарил по полкам в поисках чая, не надеясь его найти. Распахнул очередной шкафчик и застыл, глядя на простую жестяную банку с дешёвым растворимым кофе. Потянулся к ней, достал, не обращая внимания на то, как дрожит банка в руках.

По квартире плывёт запах дешёвого пережжённого кофе. Никита демонстративно морщится, ерошит волосы, заходя на кухню.

— Лучик, ты уверена, что эта бурда не убивает тебя?

— Ты слишком привередлив, — она показывает ему язык.

— Я просто слишком беспокоюсь за твоё здоровье, — не соглашается он и с сомнением смотрит на коричневую жидкость в её кружке.

Она ночует у него третий день подряд, и вчера в его кухне появилась жестянка с самым мерзким, по меркам Никиты, кофе.

— Ты просто совершенно не разбираешься в кофе, — бормочет она, делая глоток и жмурясь от удовольствия. Он не может не любоваться ею: босой, растрёпанной, в его старой растянутой безрукавке. Света с ногами сидит на табурете, одно колено возвышается над ухом. Уютно. Это так уютно — шутливо пререкаться на маленькой кухне, глядя друг на друга счастливыми глазами.

— Света, — Никита склоняется над её ухом и кончиками пальцев проходится по округлой коленке, — поверь, я разбираюсь в кофе лучше всех. И это, — он резко выхватывает её кружку и выливает напиток в раковину, — отрава.

— Эй! — Света вскидывает возмущённый взгляд и едва не упирается носом в его нос. Никита широко улыбается и вдруг целует, сразу глубоко, влажно, притягивая за затылок.

— У него действительно мерзкий вкус, — выдыхает в губы. — Я сварю тебе самый вкусный кофе из всех, что ты когда-нибудь пила. Только позже.

Он подхватывает её со стула, перекидывает через плечо, не обращая внимания на притворно-возмущённые крики, и уверенно идёт в спальню.

— Тебе придётся очень постараться, чтобы я перестала обижаться за испорченный завтрак! — Света надувает губы, раскинувшись на кровати, куда он только что её бросил.

— Хм, — Никита трёт подбородок, окидывая её оценивающим взглядом. — Думаю, я смогу заставить тебя не жалеть о той бурде, которая точно испортит твой желудок.

— Тебе придётся очень постараться, — повторяет она, наблюдая, как он стягивает домашние штаны, и ахает, когда он ложится сверху и глубоко целует.

Кофе действительно мерзкий. Никита не знал, почему они так и не выкинули его, а сейчас, почти двенадцать лет спустя, он действительно был способен убить. Но выливать не хотелось, наоборот, он пил безвкусную, горько пахнущую жидкость, невидящим взглядом смотря в окно. И сам не замечал, как она приобретает лёгкий солоноватый привкус.