Пролог

— Аккардис! — раздалось в тишине гостиной.

Тотчас перед камином возникла сияющая сфера, откуда выскользнула серебряная, почти прозрачная саламандра. Фамильяр, напоминавший прыткую ящерку, в предвкушении потянулся к огню и, издав довольный писк, нехотя замер с очередным окликом. Подняв кипенно-белые глазки на юную хозяйку, саламандра вновь коротко пискнула. Что в этот раз это означало «слушаюсь и повинуюсь».

— Умница, — радостно проговорила Фламия, и языки пламени отразились в её темно-синих глазах. — Нам предстоит отработать технику поглощения. Да, знаю, что уже поставили новый рекорд, — фамильяр самодовольно пискнул, — но до выпускных экзаменов осталось меньше года, а я очень хочу попасть в столичную академию. Или ты желаешь всю оставшуюся жизнь питаться от старенького очага семейства Лагарто?

Ответом на такой возмутительный вопрос послужил звук, отдалённо напоминавший рычание. Возмущенная саламандра сделала круг по полу, отчего её спинку раскрасили непослушные блики огня. Нет, фамильяр крепкого среднего уровня не желал мириться с пыльным камином. Ему хотелось вкусить настоящего пламени великих пожаров, сладкую патоку-лаву пробудившихся вулканов и яростные потоки драконьего огня, а не Япалем забытое захолустье.

— Вот видишь, — продолжала наследница семейства Лагарто, — нам нужно, нет, необходимо стать лучшими!

Издав победный клич, больше похожий на звон хрусталя, саламандра юркнула к руке Фламии, ожидая команды.

— На счёт три, — привычно напомнила хозяйка, другой рукой создав в воздухе песочные часы. В прозрачных сосудах вместо песчинок сверкали сотни оранжевых искр. На одной из «чаш» была нацарапана едва заметная полоска с прошлым блестящим результатом.

Стоило Фламии закончить отсчёт и выдохнуть в напряженную тишину «три», как часы перевернулись, а вместе с ними проворно, будто паря над полом, в камин нырнула маленькая саламандра. Забравшись в угли, она стремительно начала поглощать огненные искры, прилипавшие к почти прозрачной коже. Огоньки просачивались под маленькие чешуйки, отдавая им свет и силу. «Одна, вторая, третья, десятая», — внимательно проследив за преображением фамильяра, Фламия упрямо сдула выбившуюся из прически иссиня-чёрную прядь. В моменты подпитки саламандры запрещалось лишнее движение, и она полностью сосредоточилась на образе игры из детства, которую представляла всякий раз во время упражнения. Через этот важный ритуал стихийник получал свою силу, поэтому ей, как огненной саламандре, бравшей энергию только из пламени, необходимо было в кратчайшее время максимально восстанавливать запас сил. Для этого Фламия представляла себя маленькой девочкой, проворно ловившей энергетические шары в небольшую корзину. Хитрый приём помогал увеличивать концентрацию и работал безотказно. Пламя в камине начало стихать, а саламандра-фамильяр, напротив, становилась всё краснее, увеличиваясь в размерах. Нарастающий под кожей жар покалывал пальцы. Вместе с разливающимся по телу теплом Фламия почувствовала привычное ощущение силы. Энергии, готовой вылиться в любое заклинание и воплотить желание стихийника. Наконец, ставшие рубиново-красными глазки саламандры почернели, как некогда горящие угли, и фамильяр преданно взглянул на хозяйку из темноты камина.

— Новый рекорд! Разница в целую секунду! — победно воскликнула Фламия, поднимая любимицу из золы. — Ты - просто чудо! — с неподдельным восхищением и гордостью добавила она, ласково почёсывая пузико своего могущественного фамильяра, котёнком млеющего от нежностей.

Как и всегда, Фламия хвалила Аккадрис, поглаживала горячие чешуйки. Однокурсницы смеялись над «чудачкой, болтающей со своим фамильяром» и возносящей «всего лишь помощника великого стихийника» в разряд друзей. На лекциях по созданию этих существ наставники сухо объясняли правила призыва и использования, будто говорили о вещи. Но стоило крохотной саламандре появится на ладони, Фламия сразу заметила мудрый взгляд и великую силу, таившуюся на дне блестящих глазок. Пока другие приказывали, она всегда в деталях объясняла своей помощнице и волшебному другу цели, во всех подробностях расписывала задачи и принимала советы, не скупясь на похвалу. Она понимала, что ритуалы с фамильяром — прежде всего работа в команде, и никто не захочет работать вместе, если к нему относятся пренебрежительно. Житейская мудрость помогла Фламии наперёд обогнать однокурсниц, повелевавших фамильярами-дракончиками как бесправными рабами. И если сначала её осмеивали из-за «жалкого помощника, которого дракон растопчет одной левой» и неблагородного происхождения дочери шерифа*, то через пару занятий кусали губы от зависти новым успехам «выскочки».

Погладив саламандру по голове, попутно приняв последние остатки огня, Фламия мысленно перебирала заклинания, которые необходимо было отточить до совершенства. С ростом дара ей всё сложнее давалось перемещение предметов, требовавшее сочетание силы пламени и воздуха. Недавно, намереваясь отодвинуть тяжелую портьеру в гостиной, она подпалила её край, не рассчитав сложность в контроле воздушной стихии. Ох, как Фламия покраснела перед горничной, прибежавшей на её возглас! Она сделала пасс рукой, мысленно повторив слова заклинания. Повинуясь ладони, деревянная касса-панка**, напоминавшая скамью-сундук, сдвинулась вправо, протяжно скрипнув. Движение вышло чрезмерно резвым, и Фламии едва удалось остановить рвущийся на волю предмет мебели. Изящные украшения в виде девушек с драконьими крыльями качнулись в опасной близости от стены.

Не успела Фламия облегченно выдохнуть и скосить извиняющийся взгляд на «я-же-говорила-что-нужно-легче» фамильяра, как фигурки девушек-драконов синхронно повернулись. По дереву, испещрённому узорами, пошли волны, распутывая сложный орнамент, будто раскручивая клубок из ажурных завитков. Медный бутон, венчавший композицию, раскрылся, явив на свет — Фламия поражено раскрыла глаза, позабыв, как дышать — фамильяра низшего уровня.

Бестелесный, едва различимый морок медного цвета потянулся к ней, сверкая золотыми огнями, что служили ему вместо глаз. Аккадрис напряглась, ожидая команды для начала боевой атаки, но всегда Фламия молчала. Она с неверием смотрела в золотые пропасти, словно в насмешку украшенные вертикальным драконьим зрачком, отличавшем саламандр от высшей расы. Невозможно, чтобы в их небогатом, доживающем свой век дряхлом особняке обитала такая благородная вещь, принадлежавшая драконам. Но удивительнее был цвет фамильяра, воплощавший расу его хозяина. Этот оттенок мир не видел более века.

— Металлический дракон, — прошептала Фламия, не в силах более издать ни звука. Её будто пронзили молнией, и в каждой клетке тела появилось напряжение, какое она испытывала только перед особо сложным экзаменом.

«Создание морока, внушение воли, обездвиживание противника, — в голове вспыхнула лекция о способностях фамильяров первого уровня. Фламия силилась вспомнить средства защиты от них, но мысли напоминали вязкую жижу, — хранение тайн», — было последним, о чем она подумала, прежде чем мир залил ослепительный белый свет, а в следующее мгновение его поглотила тьма.

Крик заставил Фламию вздрогнуть и распахнуть глаза. Надрывный, полный безутешного горя он звучал совсем рядом, и в то же время будто издалека. Мир перед глазами расплывался, напугав её неясными очертаниями и неизвестностью. Рыдания, напротив, не прекращались и слышались уже более отчетливо. Зажмурившись, Фламия вновь распахнула глаза и вскрикнула от удивления, но не услышала своего голоса. Сквозь неё невидящим взглядом смотрели синие глаза, взгляд которых она бесчисленное множество раз разглядывала на портрете, украшавшем семейную библиотеку. Эти драконьи глаза, похожие на её собственные лишь цветом, она тайно мечтала увидеть в зеркале всю свою недолгую жизнь. Как и другие обитатели дома, она восхищалась белоснежной кожей, медными кудрями, блестящими под солнечными лучами ярче огня. Перед ней горько плакала, раненым зверем металась по комнате прабабушка, почившая много лет назад. Неотрывно следя за её нервными шагами, Фламия постепенно начала осознавать происходящее. Фамильяр показывал ей часть воспоминания Ирвилит, которая, по всей видимости, когда-то давно была его хозяйкой.

Фламия с детства знала о том, что прабабушка Ирви была металлическим драконом и наследницей одного из пяти могущественных кланов империи. Чуть позже, уже обучаясь в школе, она узнала и позорный слух о первой красавице столицы, полюбившей простого шерифа-саламандру, к которому вскоре сбежала от императорского двора. Браки между драконами и саламандрами были запрещены и карались древними законами стихий. Троих детей родила Ирвилит, и ни в одном из них не было ни капли драконьей крови.

Ни насмешки, ни презрение, ни жалость к бедственному положению своей семьи не заставили Фламию ненавидеть прабабушку, по вине которой она, как и остальные потомки, была вынуждена терпеть тяготы жизни нетитулованных особ. Положение огненных саламандр было выше крестьянского, но неумолимо далеко от столичного дворянства, из-за чего подвергалось напастям как низшего, так и высшего сословий. Стихийная магия у саламандр не передавалась из поколения в поколение, а проявлялась в случайном потомке, дар не был сильным и требовал постоянной подпитки, отчего лучшие школы и академии закрывали перед такими, как Фламия, двери. Но она привыкла сражаться за своё обучение у мастеров. Время стёрло и детскую обиду, с которой девочка однажды взирала на портрет Ирвилит после гадких слов однокурсниц. Фламия, хоть и не была способна понять и тем более повторить выбор прабабушки, повзрослев, лишь размышляла о причинах опрометчивого поступка. «Возможно, это была великая любовь», — предполагала девушка, когда приходила в библиотеку за новой книгой и встречалась взглядом с портретом.

Воспоминание и слёзы Ирвилит поразили её. Как и письмо, которое ещё юная прабабушка выронила из дрожавших ладоней. Поняв, что может свободно перемещаться, Фламия приблизилась к огромной постели, подняв измятую бумагу с шёлковых простынь. Взгляд скользнул по чернильным строчкам. Чем больше Фламия читала, тем сильнее чувствовала боль и ярость от идеального почерка, сломавшего её привычную жизнь:

«Дорогая Ирвилит,

Если ты читаешь эти строки, значит, твой отец не сумел защитить клан Миталас и сам погиб в неравном бою. После смерти леди Бираны мы с тобой остались последними представителями клана, а теперь от славных побед наших предков уцелели только герб и ты, моя милая, самый прекрасный дракон империи. Я связан человеческой магией крови и потому не могу назвать имена убийц и врагов. Прошу, будь предельно осторожна, не доверяй ничьим словам, даже тем, кого ты считала верными друзьями. С этим письмом ты потеряешь титул и статус невесты императора. Я умолял его защитить тебя, но Его Величество окутала сила заклятья. Лишь верховный жрец храма Япаля откликнулся на мои молитвы, помня заслугу клана Миталас в укреплении веры. Его ученик поможет тебе бежать из столицы и даже проведет брачный обряд с наследником рода Лагарто. Да, дочь моя, это тяжкое преступление и вечный позор, но связь с саламандрой — единственный шанс запечатать кровь металлических драконов, в которой уже растёт проклятье, созданное для твоей погибели. Клан Миталас стал слишком могущественным и поплатился за это, но я не позволю отнять его сокровище и самое дорогое, что у меня есть, — мою прекрасную дочь Ирвилит. До последнего часа я молю Япаля о твоем счастье. Не смею надеяться, что когда-нибудь ты простишь своего слабого отца.

С вечной любовью,

Последний лорд умирающего клана».

Богатое убранство спальни Ирвилит сменилось простеньким экипажем, в котором благородная прабабушка смотрелась чуждо. Её лицо было скрыто темным плащом. Напротив Ирвилит сидел жрец храма Япаля. Огненные руны на его лице светились в полутьме. Несмотря на строгий вид и неестественно прямую спину, голос жреца, обращенный к спутнице, показался утешающим:

— Младшему жрецу Шеазу было послание, — сказал дракон, поразив Фламию совершенно черными глазами, лишенными зрачков. — Великий огонь поведал ему о силе, что Владыка Япаль дарует твоему роду. Вернувшись в древнее пламя, дар соединится с драконьим огнем и развеет проклятье.

— Невозможно! Это невозможно! — отчаянно воскликнула Ирвилит.

— Если послание не будет исполнено, кровь клана Миталас навсегда исчезнет из этого мира.

Фламию трясло. Воспоминание давно рассеялось, а она всё сидела на полу и невидяще смотрела перед собой. Ладони горели, угрожая сжечь весь дом, но она усилием воли усмирила рвущуюся наружу силу. В глазах противно защипало, но Фламия не позволила себе плакать. Не сейчас, когда рушилась давно спланированная жизнь. Севшим голосом она отправила Аккардис в энергетическое поле и поднялась, чтобы на негнущихся ногах пройти в библиотеку. Нужная книга о ритуалах империи нашлась почти сразу же. Только теперь она смогла понять, зачем предкам было покупать такую дорогую вещь. Прочитанное подтвердило её мысли. Возвращение в огонь Япаля, о котором говорил жрец, могло означать лишь брачную церемонию драконов, во время которой жених и невеста входили в великое пламя и получали благословление Владыки. Фламия поняла и отчаяние прабабушки. Драконьим пламенем обладал лишь один клан из оставшихся четырех.

Фламия нервно усмехнулась. Взяла перо и на пергаменте вывела имя будущего мужа, по совместительству наследного принца. Этими буквами она раз и навсегда перечеркнула свои давние мечты о научных исследованиях в других странах, которые желала проводить после обучения. Теперь путь к ним был закрыт. На кону стояла судьба её рода и почти исчезнувшего клана. Словно назло, в памяти зазвучала прекрасная музыка, и образ, как её в нежно-голубом платье по залу в медленном вальсе кружил Югнус. Они встретились на ежегодном зимнем балу, на котором неизменно собрались воспитанники двух лучших школ империи. Два года назад она влюбилась в его серые глаза, милую улыбку, с которой он смущённо награждал её комплиментами, неловко поправляя светлые волосы. И она впервые поверила в искренность чужака. Югнус не отпускал её руку до самого завершения бала, а потом увлёк в зимний сад, где за разговором они незаметно встретили рассвет. На прощание он подарил ей поцелуй и обещание написать, которое исправно исполнял каждую неделю. Каждый раз она с волнением сминала герб его рода на печати и с восторгом читала его рассказы об учёбе, жизни и любви к ней. Фламия всегда отвечала на его вопросы и охотно делилась своими новостями, втайне боясь, что барон Грашт узнает об их переписке и найдет сыну невесту.

Последний зимний бал прошёл в ожидании печального сообщения о помолвке Югнуса на юной баронессе. Вместо того, чтобы сообщить эту горькую новость, он попросил её руки под напряжённое молчание рассерженных однокурсниц и поражённый взгляд Фламии. Увидев, как гаснет радость в глазах Югнуса и растет беспокойство, она поспешила выдохнуть восторженное «да» и поцеловать будущего мужа. После их ждали испытания по получению благословения родителей, согласившихся только при условии окончания Фламией школы. Но влюбленные и не торопились, решив сыграть свадьбу после выпускного в академии, чтобы, как и планировали, начать свои научные исследования. И вот теперь, когда даже суровый барон Граштд согласился принять нетитулованную саламандру, она узнала столь ужасную правду.

Хотелось выть и кричать, как и Ирвилит, но Фламия лишь сильнее стиснула перо в ладонях, написав несколько писем. Нет, она не будет оплакивать свою неудавшуюся любовь. Брак с титулованным Югнусом мог быть опасен для неё и их детей, ведь за неисполнение послания могло случиться самое страшное. У неё не осталось выбора.

Фламия ещё раз обвела пером ставшее ненавистным имя. Не удержалась и коротко рассмеялась от абсурдности подобных мыслей. Страшно поверить, что пару минут назад она боялась и мечтала стать баронессой, а теперь ей нужно было получить высший титул империи. «Принцесса или даже королева, — тихо прошептала она, найдя синие глаза на портрете Ирвилит, и чуть кивнула, — я сниму проклятие, чего бы это не стоило!»

В тот же вечер Фламия приняла разгневанного барона Граштда и его невыносимо опечаленного сына. Она сумела выдержать холодный тон, хотя отчаянно хотелось кинуться в объятия Югнуса, рассказать ему правду и утешить. Но у неё не было доказательств. Фамильяр Ирвилит больше не отзывался на заклятья, а словам юной огненной саламандры не поверил бы ни один уважающий себя служитель правосудия. И потому она отвечала на выпады родителей, повторяя заранее подготовленную историю о внезапном прозрении и понимании, что не достойна такого благородного жениха, и как опасно для его рода смешение сил. Попытки образумить «непутёвую дочь» только подкрепили её решение не рассказывать правды близким. Матушка, бывшая саламандрой старых порядков, в штыки восприняла бы исповедь Фламии. Она непременно упала бы в старое кресло, став в нём еще более хрупкой, и принялась бы обмахивать миловидное лицо потрепанным справочником хозяйки, семейной реликвией, составлявшей почти всё преданное невесты из обедневшего рода торговцев. «Подумаешь, проклятье!И гроша не стоит, — равнодушно сказала бы она любимую фразу своего отца, изобразив величайшее возмущение. — Вспомни, прабабушка пятерых родила и ничего, все здоровенькие, крепкие. А какие лавки держали, до сих пор крестьяне судачат! — Фламия живо представила матушкину мечтательную улыбку. — Сдался тебе этот баронишка, мы лучше жениха найдем, видного саламандру из нашего круга. Вот говорила я твоему отцу, что первый дар в роду за много лет наделает беды, так и вышло! Дочь уважаемого шерифа и какой позор!» Отец бы помрачнел в ответ на горячие восклицания, остановил бы поток причитаний тяжелым взглядом, чтобы провести серьезную беседу с дочерью. «Фламия, — обратился бы он по имени, как делал только в минуты самых важных разговоров, — крайне прискорбно слышать, что ты стыдишься положения своего рода. Да, мы огненные саламандры и не живем в роскоши, но не бедствуем, так почему должны стыдиться этого? Конечно, Лагарто не могут похвастаться богатством или знатным происхождением, но ты сама знаешь, сколько средств уходит на строительство дорог, домов призрения, особенно при неурожае», — дальше последовала бы длинная речь о нелегкой, но очень благородной должности шерифа, отнимающей все силы и время. Фламия почти наяву увидела обиду в темных глазах и поджатые губы, от которых широкое лицо отца иногда напоминало обиженного юношу, поэтому запретила себе посвящать в свои планы кого-либо, даже самых близких. Известие о послании напугало бы их, лишенных силы. Потому она стойко продолжала находить всё новые оправдания своему поведению.

Даже не дрогнув, Фламия отказала Югнусу, её нежному возлюбленному в личной беседе. Последним, что она сказала ему, была просьба перестать слать ей письма. На том оскорбленные гостьи покинули их старый дом.

Югнус всё равно продолжал писать, в недостойных его статуса словах обещав отказаться от титула и наследства, умоляя сбежать с ним. Фламия, вскрывая очередной конверт, молча глотала слезы, читая трогательные строки, но сразу же сжигала их, чтобы не компрометировать себя и Югнуса и избежать дальнейших бед.

Так, за один вечер она разрушила своё счастье и обрела невероятную, недостижимую цель, о которой не позволяла себе забывать ни на секунду.

________

* шериф — представитель королевской власти в графстве, исполняющий судебные и фискальные функции.

** касса-панка — предмет мебели в виде сундука со спинкой и подлокотниками.