Часть 2

— Катерина, — бабушка мягко положила свою костлявую дрожащую руку на мое плечо, — убери старые розы и поставь новые.

Я ощетинилась, нехотя возвращаясь в реальность. Всегда, посещая могилу родителей, невольно погружалась в гипноз, разглядывая каменные надгробия — все, что от них осталось. Мне было пять, когда мама с папой последний раз приехали в село к бабушке. Они радостно поделились новостью: папу повысили в должности, а маме увеличили оклад за высокие показатели. Они делились, что собираются вложиться в ипотеку и даже уже выбрали район, где хотят обосноваться.

— Нам пора, Катюш. Собирай игрушки и в машину, — ласково приказала мне мама, нежно сжимая щечки и кратко целуя в лоб. Это было последнее, что она мне сказала. Последний взгляд на нее. Последнее воспоминание.

— Нет, останусь с бабушкой! — вырвавшись из хватки мамы, я бросилась в свою комнату, выделенную мне любимой заботливой бабулей.

— Нам на работу завтра, солнышко. Это невозможно, ты же знаешь, — с тяжелым вздохом произнесла мама и подергала ручку двери, чтобы попасть внутрь. У нее ничего не вышло, я подперла ее стулом.

— Оставь Катерину в покое. Пусть с бабушкой хоть раз останется. А через недельку зятек приедет и заберет свое сокровище обратно, — повелительным тоном не предложила, а именно приказала бабушка. Она всегда была такой: показательно властной, но по сути доброй до крайности.

Родители замерли, явно задумавшись. Ручка двери дергаться перестала, а я затаила дыхание в преддверье судьбоносного решения в моей жизни. «Хоть бы согласились! Так не хочу домой!», — молила тогда про себя глупая я.

— И правда, — мягко вступился отец, лица которого я так и не увидела, — пусть побудет, а? Мы же с тобой целыми днями на работе, а здесь природа, свежий воздух… Что такого может случиться?

Мама согласилась, они с папой уехали спустя несколько секунд. Я вышла из комнаты только после того, как машина двинулась с места. Не доверяла родителям, думала, они поджидают меня за дверьми в комнату, чтобы забрать из дома любимой бабули в душный город.

Той же ночь они попали в серьезную аварию, разбились, погибли на месте.

Возвращаясь в реальность, я уже привычно давилась от слез. Рыдания душили меня, не давая полноценно вздохнуть. «Что было бы, окажись я с ними в той машине? Что было бы, уговори я родителей остаться в селе и никуда не ехать?», — вопросы, что мучили меня долгие годы. Ответов не было.

— Ну же, Катерина! — более грозно повторила бабушка, подталкивая меня к железной вазе с цветами. — Меняй цветы и пойдем. Уже час тут стоим. По твоим ногам скоро бурьян прорастёт.

Вдох-выдох и я усилием воли заставила себя откинуть тревоги, что всегда будут жить глубоко в душе. Нагнулась на колени и сделала то, что бабушка просит. И тогда мой подозрительный задумчивый взгляд упал на бабушку, руки моментально похолодели, а голос просел:

— А ты почему букет не поменяла? Плохо было?

Веник в вазе был сухой, на половину сгнивший. На вид ему казалось не меньше полугода.

— Какой «плохо»? Упаси господь… Тебя просто ждала! — отмахнулась та, закатывая глаза. Мол, не о том думаешь. — Какая разница: поменяла-не поменяла?..

Но для меня разница была. Бабушка старела, хоть я и не хотела этого замечать. В этом году ей исполнялось девяносто лет, и она уже не могла даже нагнуться, чтобы поменять букет в вазе. Но при этом отказывалась продать огромный скот, занималась огородом из последних сил, несмотря на все мои мольбы прекратить.

— Скоро увидимся, — я в который раз погладила памятники, представляя, что прикасаюсь к родным. И тогда мой замыленный взгляд сфокусировался на движущемся объекте перед глазами. Через три ряда вперед раскинулся огромный постамент из черного камня со скамейками, цветочными горшками и скульптурами. Во главе всего был потрет старика в полный рост. Туи, высаженные вокруг на подобии забора, умело подстригал кусторезом уже знакомый мне мужчина. Сегодня на нем были старые потрепанные черные шорты и обтягивающая майка. Сердце в груди тут же забилось с утроенной скоростью, а под ложечкой засосало. Стараясь говорить ровно и, по максимуму, равнодушно, я прошептала: — Ба, а это кто?

Прищурившись, женщина сделала шаг вперед и, увидев моего маньяка, расплылась в редкой для нее улыбке:

— О, это Семен! А что? Знакома с ним?

— Нет, — поспешила солгать я, слишком активно отмахнувшись головой. И тут же солгала: — Просто памятник такой дорогой… Тем более, для Мариновки.

— Да-да, — бабушка с завистью закивала, поджимая губу. — Говорят, он целый миллион вложил в это произведение искусства. Нам такое, увы, не потянуть…

Брови на переносице самопроизвольно свелись. «Кто же ты такой, преследователь?», — почему-то я не могла отвести от него взгляд, словно пытаясь разгадать тайну.

— А кто он? Бандит? Откуда такие деньги? — мне стоило прекратить расспрашивать, но зуд внутри требовал узнать все о «противнике». Вооружен, значит, защищен.

— Нет, что ты! — бабушка от души расхохоталась. Ее звонкий голос разлился по пустынному кладбищу эхом. Семен тут же замер и повернулся. Достаточно резко, чтобы встретиться с моим взглядом и заметить наглое беспардонное разглядывание. С выпученными от страха глазами, сотрясаясь от полученного адреналина, я резко повернулась к бабушке. Тем временем, она спокойно продолжила: — Он сын Пети Дубного, может, помнишь? Жил в синем доме у реки. Был председателем… Не знаю, что у них с сыном произошло, но Семен от него сбежал в шестнадцать лет, и больше они с отцом не общались. А когда Петя понял, что от старости умирает, сыночка отыскал. Тот примчался, успел застать его на смертном одре. Уж не знаю, что там такого Петька ему наговорил, только вот Семен остался жить в его доме.

— Странно все это, — вслух озвучила я свои мысли, стараясь делать вид, что не ощущаю затылком чужой взгляд, — зачем остался? Может, от долгов бежал?

— Ты чего самое плохое о людях думаешь, Катерина? Что Москва с тобой сделала, а?! — бабушка раздраженно отвесила мне невесомый подзатыльник. — У него фирма своя. Кажется, ремонтами занимаются… Толком не знаю ничего… Поговаривают, он всю свою недвижимость в столице продал и хочет нашу Мариновку превратить в курортный город.

— Бред, — фыркнула я, закатывая глаза. Почему-то все мое нутро отвергало, что маньяк может оказаться не маньяком. — Зачем ему это надо?

— Денег заработать. Он уже отстроил дом отца. В настоящую крепость превратил! Забор четыре метра в высоту, камеры… Выкупил территорию вокруг пляжа, строит там что-то днем и ночью, рабочих навез... Светка говорит, он новый владелец магазина и еще нескольких заброшенных домов. Пес знает, что будет… Но ты… — она резко перевела на меня строгий взгляд и пожурила пальцем, — Запомни раз и навсегда: он парень хороший, работящий. Не смей ему дерзить! Он нашу Мариновку любит, рабочие места дает, людей местных уважает!

— Пфф! Нужен он мне… И не собиралась, — нехотя пообещала я. В общем-то, это было правдой. Никаких дел с этим мужчиной я иметь не планировала. И вообще, надеялась никогда даже не пересечься.

— Идем, городская моя, — бабушка произнесла это, как насмешку, а после подхватила под руку и повела к выходу с кладбища. Когда я обернулась по сторонам, Семена уже нигде рядом не было.

«Ушел, — облегченно вздохнула я, — и славно!».

Бабушка ходила медленно, задыхаясь. На предложение купить палочку ругалась, как сапожник. Дома тоже было ее не удержать. «Я вас всех тут бодрее!», — каждый раз утверждала. К забору за кладбищем мы шли тридцать минут.

— Бабушка Тося, — увлечённая уходом за бабушкой, я вздрогнула, услышав знакомый голос. Обернулась и увидела заведенный автомобиль, — садитесь, подвезу.

— Нет, спасибо! — тут же отозвалась я, подталкивая бабушку в сторону дома. Но та не поддалась, всячески улыбаясь Семену. Растерянно, я тихо шепнула ей на ухо: — Что ты творишь?

— Спасибо, сынок. В моем возрасте вредно лишний раз ходить, — неестественно мягко пролепетала та, что еще минуту назад отчитывала меня за просьбу меньше напрягаться. — Поможешь залезть?

С распахнутым ртом я наблюдала за тем, как Семен бережно усаживают мою радостную бабушку на заднее сидение. «Что за черт? Почему она так перед ним стелется?!», — бесился внутренний голос.

Вдруг Семен повернулся ко мне со сверкающими от радости глазами и широкой улыбкой, обнажающей ряд идеально ровных зубов:

— Катюш, а ты садись вперед.