Главы
Настройки

Глава 5

Васька, паразит, улетел так быстро, что я не успела задать главный вопрос. Однако расстраиваться всё равно не стоит, сама разберусь. Поведя плечами и с тоской посмотрев на серое небо, поняла, что хорошей погоды ждать не стоит. Поэтому, следовательно, и поворожить нормально не получится. Не любят чары вот такого вот. Им солнечный или лунный свет нужен, но никак не хмарь, серое небо и накрапывающий дождь.

Я задумчиво постучала пальцами по стволу яблони. Если б с Лелем и впрямь какая беда приключилась, то почувствовала бы. Всё же не зря дружим много лет, а чудесница я не из последних. Уж другу-то сделала оберег что надо, чуть что не так — оповестило бы сразу. Но в то же время кто его знает… Ведь случиться могло всякое. А если не смерть или не тяжкая болезнь, то могу и не учуять. А ещё и Елька. Врала, ой врала, краса-девица. То ли кто надоумил историю рассказать, то ли сама просто умом не блещет, а Лель решил по-тихому уйти от невестушки. Хотя… не в его это характере. И хоть не любит говорить слова горькие любушкам своим, но предпочитает правду, а не хитрость и молчание. Поэтому и Ельке бы всё сказал… Разве что…

Я нахмурилась и направилась к дому. А вдруг не мог? Ох уж, дела. Надо бы в дом к нему наведаться, там могли следы какие-то остаться. А то так можно пропустить что-то важное. Залетев в хату, я погрозила пальцем домовым, громко сообщила, чтобы пирог до моего прихода не ели и всяких чужаков со светлыми очами и костяными дудочками не подпускали.

— Слушаемся, хозяйка! — хором сказали Тишка и Мишка.

Я только хмыкнула, заперла дверь и пошла к дому Леля. Домовые мои, конечно, безобразники ещё те, но за вверенной территорией следят четко. Внутрь точно никого не пустят без моего дозволения. Тут хоть можно быть спокойной. А то вот Василий с его желанием выдать меня замуж оплошал малость. Это у него не всё время, но случается. Желание, в смысле. Особенно когда у самого начинается брачный сезон. Тогда Васька жаждет пристроить в ласковые нежные крылья (в моём случае руки) не только себя, но и меня. Ибо считает, что добрые дела надо делать с размахом, иначе это никакие не добрые дела, а так, лёгкая уступка.

На улице, змейкой вившейся к дому гончара-искусника Леля, оказалось пустынно. И хоть из кузни слышались удары молотов, а со дворов доносились крики и смех, всё равно совсем не то, что в солнечные дни. Полозовчане, как и легендарный полоз, давший имя нашей деревне, не любили пасмурных дней.

Правда, и сейчас, стоило пройти мимо кого-то, как слышалось:

— Доброе утро, Калинушка. Светлого тебе денечка!

— Здрава будь, Калина.

— Не хворай, чудесница, и от нас хвори отгоняй.

Я всем кивала с улыбкой и возвращала добрые пожелания. Настроение немного поднялось, а то Василий умудрился его испоганить, хоть сразу этого и не заметила. Вот же нахал!

Подойдя к дому Леля, я остановилась у калитки. Так-так, живёт он один давно уже, любит порядок. Дом у него и для работы, и для житья. Хоть девицы и заглядываются на красавца-гончара, да ещё далеко не факт, что кто-то согласился б жить среди горшков, чашек, мисок, тарелок и прочей утвари. Лель всё сделанное добро любовно расставляет по всем горницам. Часть продавал, часть дарил, часть переделывал — не любил, когда что-то было сделано нехорошо.

Я толкнула калитку рукой. Вмиг по дереву пробежал алый всполох, и калитка беззвучно отворилась. Ступив несколько шагов, замерла, прислушиваясь и пытаясь почувствовать – всё ли в порядке? Хм, а тут как-никак ворожили. Чувствуется лёгкий-лёгкий такой холодок, как после заклятья. Только вот времени прошло прилично и не определить теперь, кто тут и что делал. Я нахмурилась, вглядываясь в тропку, ведущую ко входу в дом. Эге, да тут следы виднеются. Маленькие такие, изящненькие. Женские, как пить дать. Не удивлюсь, если Ельке принадлежат — кажись, как раз по её размерчику. Что тут делала, если, по её словам, носила еду Лелю в лес?

Я присела и взяла щепотку земли, медленно перетёрла между пальцами. Так-так, а и впрямь есть что-то крупненькое, на землю совсем не похоже. Словно кто рассыпал соль. Только вот крупинки не снежно-белые, а с зеленоватым оттенком. Я поднесла ладонь к носу и понюхала. Что-то кисловато-свежее, с травами. Не удивлюсь, если варили зелье, а потом на солнце оставили, чары наложили, чтобы иссушило до порошка. Знахарки, которые не чураются подрабатывать приворотами, любят такое проделывать. Дёшево и сердито, как говорится. Вреда тому, кого присушивают, особого не делает, а вот найти такой порошок может только чудесница. Простой человек запаха не почувствует.

Неужто Елька опоила его присухой? Ой, дурёха. Лель же сам не простого рода. Пусть ворожить как я и не умеет, только всё равно кое-что может. А матушка его уж при рождении позаботилась, чтобы к сыночку никакая гадость не липла. И даже если временно чары подействуют, то потом всё равно восстановится прежнее состояние.

Лель, кстати, молодец. Абы кому этого не рассказывает. А присухой его опоить или приворот сделать уже не первый раз пытаются.

Только вот ничего из этого не выходит. И слава богам.

А в этот… Вдруг вышло?

Я приблизилась к двери дома. На мгновение замерла, потом приложила ухо. Со стороны, конечно, кто взглянет несведущий, всякое подумать можно, да только иначе дом не послушаешь. А в Полозовичах несведущих и нет, с чудесницами тут спорить не принято.

— Ну-с, — пробормотала я, — прости, хозяюшка бревенчатый, что пришла незваная. Да только иначе никак, Лель твой запропал куда-то. А просто так его не найти.

Дом только тяжко скрипнул, словно на своём языке высказывался по поводу непутёвого господина. Я приложила ладонь к двери; вмиг коже стало тепло-тепло, будто коснулась чего-то прогретого солнцем. А потом дверь тихонько тренькнула, будто петли приветствовали меня, и раскрылась.

Я ступила внутрь и сделала глубокий вдох. Запах трав и глины, немного — угля. И ничего съедобного, разумеется. Лель, когда зарабатывался, забывал и про сон, и про еду. Поэтому домовой его часто ворчал, а потом повязывал передник, брал ложку и шёл варить кашу, чтоб и самому поесть, и накормить уработавшегося Леля.

На полу стояли горшки. Маленькие, средние и большие. С гладкими бочками, уже покрытыми глазурью, с грубыми и необработанными или с резными разными узорами. В центре находился стол, сплошь заставленный макитрами с плоскими крышками. Из одной, особенно пузатой, торчала расписанная золотом ложка. У других соседок такого «украшения» не было. При этом ото всех исходило слабое медовое сияние.

— А я и говорю, — внезапно важно сообщила макитра с ложкой. — О нас и позабудут! Хозяйчик должен был на рынок везти сегодня меня и Конопатого.

Из бока макитры вдруг появилась маленькая коричнево-золотистая ручка, схватила ложку и указала в сторону рыжеватого вытянутого горшка с мелкими пятнышками. Хм, вот и впрямь уж — конопатый.

— …да только пропал пропадом! — важно и печально закончила речь она. — Поэтому и никак. Вот сидим и ждём своего часа.

Кто-то внизу всхлипнул. А потом дружно заревели всей компанией. Да так, что я чуть было дар речи не потеряла. Вот это да! Как-то до этого они при мне всё стеснялись говорить. А тут то ли не заметили, то ли так тоскуют по Лелю, что уже и позабыли про осторожность. Оно ведь как… Каждая вещица, сделанная человеческим руками, имеет свой голос и мысли. Ведь творец вкладывает частичку души в каждое изделие. Вот она потом и оживает, изменив внешний облик, но сохранив самое лучшее, чем наделили.

И «хозяйчик»… Леля так называют, что ли, проказницы?

— А если он не вернётся? — донесся тоненький голосок снизу, и я разглядела малюсенькую глиняную солонку. — А у меня нет пер… пер…

— Перечница твоя в печке стоит! — сварливо отрезала макитра. — Ничего ей не сделается, осталось всего нечего — запечь!

— Обжечь! — возмущённо донеслось из печи.

— Это одно и то же, — не смутилась макитра. — И вообще…

— Ах вы, бесстыдницы! — пробасил кто-то с моей стороны и похлопал по руке.

О, а вот и домовой! Важный такой, седобородый, в красном кафтане, тёмных штанах и лаптях. На поясе висит множество ключей, что при каждом шажочке ударяются друг о друга и издают мелодичный звон.

Я улыбнулась:

— Здравствуй-здравствуй, Емельяныч, ты как?

Горшки вмиг смолкли, только солонка жалостно охнула. Кажется, до всех только дошло, что в доме появился кто-то чужой. Емельяныч неодобрительно посмотрел на глиняных болтушек.

— Да вот, Калинушка, как видишь. Глаз да глаз нужен. Ибо говорят без умолку. Хоть бы раз посмотрели да оглянулись как следует. Так нет же!

Я положила руку на плечо домового, пытаясь успокоить. Хоть сама еле сдерживала улыбку.

— Ты не серчай на них, не со зла же. За хозяйчика переживают.

Домовой только покачал головой:

— Ох, хозяйчик. Задал нам задачку. Ты вот что, Калинушка, садись на лавку — нет в ногах правды.

Я не возражала и послушно устроилась на лавке. У Леля в доме чисто, только немножко одиноко. Всё же нужна ему хозяйка. Правда, не приведи боги такую, как Елька. Эта ещё неизвестно, как себя поведёт. Эх, чудесница, куда смотрела-то, что проглядела друга дорогого?

Впрочем, ответа нет, это я так. Одна надежда теперь на домового. Емельяныч, может, чего по делу подскажет. Он немного зануден, особенно после моих родненьких Тишки и Мишки, но это можно потерпеть. Очень уж грамотный мужичок.

— А вы что-то знаете? — осторожно спросила я.

Краем глаза заметила, что медовое сияние, окутывавшее глиняную посуду и утварь, хоть чуток и поблекло, но не исчезло. Чувствовалось, что все говорливые предметы навострили невидимые ушки и готовы внимать рассказу домового.

— Кое-что, вестимо, знаю, — степенно сказал Емельяныч и присел рядышком на лавку. — Да только разве ж он слушал? Вот говоришь ему, Лелюшка, нельзя так. Не ходи! Ага, только кивнет, покачает головой, сверкнет очами своими огромными и — фьють! — умчался, что и ветер не догонит. Сама же знаешь.

Я невольно хмыкнула. Да, он такой. Поэтому мы с ним неплохо друг друга дополняли. Успевала сдерживать его порывы, кхм, душевные. А тут… не уследила.

— И вот недавно, — начал домовой, — этак с пару недель назад, пришёл к нам человек, Калина. Незнакомый, тёмный, со взглядом голодным и пустым. А на поясе его была костяная дудочка.

Скачайте приложение сейчас, чтобы получить награду.
Отсканируйте QR-код, чтобы скачать Hinovel.