Пролог

— A где же люди? – вновь заговорил наконец Маленький принц. – В пустыне все-таки одиноко…

— Среди людей тоже одиноко, — заметила змея.

Антуан де Сент-Экзюпери

США. Кливленд

Реджина

Иногда мне кажется, что вся моя жизнь является чьей-то изощренной игрой или сном, абсурдным путанным кошмаром, который имеет свои светлые промежутки и временные затишья. Короткие моменты сравнительного покоя, которые даруются мне только для того, чтобы я не подохла раньше времени, и тому, кто получает удовольствие от моих мучений, не стало скучно и одиноко, если я однажды все-таки не выдержу и сорвусь. Но я не привыкла жаловаться и обвинять других. Я не питаю иллюзий на свой собственный счет. Самооправдание и жалость к себе — удел слабаков, а мне приходилось быть сильной. Многое из того что случилось в моей жизни, я заслужила, а еще больше притянула сама. Это происходит неосознанно, на каком-то подсознательном уровне. Меня всегда тянет туда, где вот-вот рванет, в самый эпицентр надвигающейся катастрофы.

Может быть, я просто неудачница или дура, которую ничему не научила жизнь. Или я законченная мазохистка, которая настолько привыкла принимать пинки судьбы, что научилась получать от этого удовольствие, но не перестала сражаться и идти напролом. И я солгу, если скажу, что ничего не пытаюсь исправить. Я все сделала, чтобы поставить точку на своем не самом красивом прошлом. Можно сменить имя, документы, даже корочки диплома, переписать свое детство и юность, но на самом деле даже полная амнезия не сделает нас другими людьми. Тень забытой личности все равно вернется и заполнит чистый лист своими черными кляксами, которые сольются в самые неприглядные картины моего прошлого.

Так случилось со мной. Почти пять лет я была счастлива, но ни на минуту не забывала, кто я, и как быстро все может закончиться. В глубине души я не верила, что мне может достаться такой жирный ломоть счастья и каждый день интуитивно ждала крушения. Неуверенность в себе, как и врожденный инстинкт самосохранения, составляют две краеугольные крайности моей личности. Психолог говорит, что я просто не умею радоваться моменту, жить сегодня, сейчас, что мои комплексы зарыты в детстве, в самом моменте рождения и ощущении собственной ненужности на протяжении долгого периода времени. Психолог говорит, что я… чувствую себя недостойной счастья, жизни и всего того, что имею сейчас. А еще он говорит, что мне необходимо заполнить пробелы, которые скрывает моя память, чтобы обрести свободу и простить себя. Он все время говорит и говорит, а я только слушаю, ничего не пытаясь изменить внутри себя. Консультации психолога понадобились не мне.

Я, как никогда, нахожусь в здравом уме… даже сейчас, когда мои руки привязаны к подлокотникам кресла, а глаза завязаны плотной тканью. И я понятия не имею, где нахожусь. Никаких посторонних запахов или шумов, которые могли бы дать наводку. Первые два часа я пыталась кричать и раскачивать кресло, которое оказалось слишком массивным и тяжелым, чтобы я могла его сдвинуть. Руки надежно зафиксированы, а не просто привязаны к достаточно мягким подлокотникам, скручены веревочной петлей, которая ограничивает любое движение и натирает кожу.

Мои отчаянные вопли до сих пор никто не услышал, а значит похитители позаботились о том, чтобы максимально свести риски моего обнаружения к минимуму. Я надорвала голос и смертельно устала, пытаясь освободиться. Нескольких часов оказалось достаточно, чтобы понять — самой мне отсюда не выбраться. Шоковое состояние, которое я испытала, очнувшись в кромешной темноте, обездвиженная, с помутившимся сознанием, до сих пор меня не отпустило и продолжает нарастать с геометрической прогрессией. Паника неподвластная разуму и логическому контролю. Я пытаюсь найти утешение в том, что моя дочь, Эсмеральда, в безопасности. Я надеюсь на это всем сердцем. И только вера в то, что ей ничто не угрожает, оставляет меня такой собранной и не потерявшей рассудок. Человек, который столько раз падал, балансируя между жизнью и смертью, реагирует на стресс иначе, но даже я не могла быть готова к тому, что произошло сегодня.

Мы возвращались из парка после долгой прогулки, направлялись по тротуару в сторону стоянки, где оставили водителя. Я держала болтающую без умолку Эсми за руку, и была немного рассеянна, думала о своем, вместо того, чтобы говорить с дочерью. Няня моей дочери Анна шла в нескольких шагах позади нас, болтая по мобильному телефону. Не было никаких плохих предчувствий, предупреждений, угроз, трагических предпосылок, подозрительных личностей в парке. Солнечное будничное утро, полное привычных тревог и печалей. Я даже обернуться не успела, услышав совсем близко скрип тормозов. Меня грубо схватили, отрывая от дочери. Рука в перчатке зажала рот, и через пару секунд, я уже лежала на заднем сиденье автомобиля. Я не могла кричать и двигаться, ощущая, как постепенно проваливаюсь в бессознательное состояние. Возможно мне вкололи снотворное, но я ничего не почувствовала, почти сразу потеряв сознание. Все, о чем я могла тогда думать, еще до того, как искусственный сон скрыл мой разум от любых попыток сопротивления, были испуганные глаза Эсми в тот момент, когда нас оторвали друг от друга. И я была благодарна, да, именно так, благодарна, что похититель не тронул мою дочь, что только я одна была его целью. И даже если меня убьют, я буду уверена, что Нейтон сделает все, чтобы обезопасить Эсмеральду. Он сможет защитить ее. В этом я абсолютно уверена. А еще я знаю, что Нейт не остановится, пока не найдет меня. Живой или мертвой. Хотя бы для того, чтобы призвать к ответу.

Сколько раз моя жизнь висела на волоске? Сколько должен вынести один человек, чтобы выдохнуть и сказать, что больше он ничего не боится?

Я не хочу думать, что меня похитили, чтобы убить, иначе, наверное, я бы сейчас не размышляла, кому понадобилась и зачем. Конечно, это могут быть просто бандиты, нацеленные на баснословный выкуп. И Нейтон заплатит его, не раздумывая. Я бы хотела, чтобы это были обычные недоумки, решившие поправить материальные проблемы таким оригинальным способом. И то, что мои глаза завязаны, говорит в пользу этой теории.

Но в глубине души я чувствую, понимаю, что все не так просто. И выкуп тут совершенно не при чем. И это самое страшное, что могло случиться, если я окажусь права. У моего мужа есть завистники и конкуренты, как у любого успешного человека. Его недавно избрали на пост мэра, и я уверена, точнее, точно знаю, что есть те, кого выбор народа не устраивает. Одного из них я знаю точно. Но надеюсь, что ошибаюсь. Что когда он обещал решить проблему, то не имел в виду мое физическое устранение.

Охваченный страхом и паникой мозг пытается справиться с огромным количеством предположений, но каждый раз где-то на середине логическая цепочка рушится, и я снова чувствую себя беспомощным зверьком, пойманным в клетку. Хрипло всхлипнув, я обращаю внимание на глухое эхо, которого не заметила раньше.

— Кто-нибудь слышит меня? Я здесь! Помогите! — снова надрывая связки, сипло кричу я, и мой голос отражается от стен, давая понять, что я нахожусь в просторном пустом помещении. Возможно, это какой-то склад или заброшенный цех завода, которых немало в пригороде. И я не в Кливленде, иначе были бы слышны звуки автострады.

Может быть, все-таки дело в выкупе...

Только безумец решился бы похитить жену мэра в людном парке на глазах у многих свидетелей для того, чтобы увести ее черт знает куда и там убить. И почему приставленная охрана не сработала? Или не было никакой охраны?

А что, если это Нейтон? Откуда мне знать, как избавляются от неугодных жен в семействе Бэллов?

Нет, я брежу. Нейтон последний, на кого я могла бы подумать.

Внезапно новая волна ужаса окатывает меня с головы до ног, я даже забываю, что пару минут назад хотела в туалет. Даже пальцы на руках и ногах немеют, сердце с бешенной силой бьется о ребра, в то время, как я сама почти перестаю дышать, обращаясь в слух. Я слышу шаги, уверенные, размеренные, неумолимо приближающиеся. Злоумышленник один. Но даже с ним одним я не справлюсь. Я застываю, вжимаясь спиной в кресло, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу и подмышками. Черт бы побрал строгие и закрытые узкие платья из плотной ткани, которые я обязана носить, чтобы случайно не скомпрометировать своего супруга цветастыми татуировками по всему телу.

За оставшиеся секунды до неминуемого столкновения, я хаотично пытаюсь выработать стратегию поведения. Черт, да я прекрасно знаю, как вести себя в такой ситуации, но страх сильнее, он блокирует разум, логику, он превращает меня в жалкую трясущуюся и потеющую трусиху, не способную бороться за свою жизнь. Мне нельзя показывать в какой панике я нахожусь, и уж точно крики и истерики не помогут понять, есть ли у меня шансы выбраться из этой заварушки с минимальными потерями.

Скрип несмазанных петель раздается где-то совсем близко, в каких жалких метрах от меня, и снова шаги, но теперь они звучат четче, гулко разбивая тишину, наполняя меня суеверным ужасом. Я не могу ничего с собой поделать, и жалко всхлипываю, ощущая негативные вибрации, исходящие от человека, который приближается ко мне, твердо ступая по полу тяжелыми ботинками, под которыми скрипит песок.

— Пожалуйста… Мой муж заплатит выкуп, — жалобно пищу я, совершая распространенную ошибку жертв, которые подверглись похищению. Нельзя умолять, это может разозлить преступника, спровоцировать его на насилие. Если ему нужны деньги, он заговорит сам. А если… Боже, я вздрагиваю, словно только что получила ожог всего тела, когда меня пронзила мысль, которая не приходила раньше. Возможно, я намеренно гнала ее от себя, надеясь на обычное похищение ради выкупа.

Я вдруг осознала, в каком именно положении нахожусь. Не в состоянии души, пребывающей в агонии ужаса и страха, а именно — в положении тела. Я сижу в кресле, мои руки привязаны к подлокотникам. Судорожное дыхание срывается с губ, когда неизвестный останавливается в нескольких шагах от меня. В памяти мелькают обрывки уголовных дел, о которых пестрили заголовки газет в разные промежутки времени.

Две женщины, погибшие женщины... Разница только в том, что у них не были завязаны глаза, но что мешало убийце снять повязку перед тем, как он закончил с ними?

О черт, если это он...

Почему я никогда не верила, что это может быть он?

Меня сотрясает крупная дрожь, и я издаю невнятное мычание, когда ощущаю прикосновение пальцев в кожаной перчатке к своему подбородку. Жестко обхватив его, мужчина поднимает мое лицо, и я не могу встретить, но ощущаю его взгляд на себе, тяжелый, пронзительный, убивающий меня взгляд. Сила и уверенность, исходящие от его тела, сокрушают меня, превращая в пепел все мои теории и предположения.

— Скажи мне, что это не ты… — шепчу я едва слышно, но уверена, что он понял.

— Расскажи мне, что ты чувствуешь, Лиса.

И я цепенею, застываю, каменею, мгновенно лишаясь возможности дышать, слышать и воспринимать реальность. Запястья, перетянутые веревкой, начинают мелко дрожать, и я слышу шум тока собственной крови в ушах. Пульсирующая боль сдавливает виски, пока разум пытается справиться с шоковым состоянием. Сколько бы версий я не перебирала, как далеко бы не зашла в своих предположениях и подозрениях, мне никогда бы не пришло в голову, что я могу услышать этот голос.