3.1

Серебро в глазах вытеснило всю серость весеннего небо. Почему-то вдруг показалось, что лучи солнца попадают на кожу и ласкают жаром. Глупость какая, солнца уже почти не видно.

— Олег, но вы же всё прекрасно понимаете, что Табан…

Идиот. Конечно, понимаю. Даже, больше, чем понимаю. Только вот как это сказать прямо?

— …подписывая этот контракт, Виктор Евгеньевич, рассчитывал, что не будет сбоев в работе и сдача объекта пойдёт по графику. Согласитесь, ничего криминального в этом нет.

А вот отсутствие предусмотрительности или банальное фиг-с-ним очень даже. Господи, что говорить ему дальше? Тут же простыми словами с толку не собьёшь.

— Знаете, в прошлом контракте «Монтроза» допущены аналогичные ошибки. Но там повезло. И была одна деталь, которая позволяла закрыть глаза, сейчас покажу.

Сокольский встал и направился к стеллажу с папками, находящемуся за спиной Олега.

Тот незаметно сделал глубокий вдох. И вдруг понял, что опасается смотреть в глаза собеседнику. И это уже совсем плохо. Мысленно дав себе оплеуху, поднял взгляд.

Сокольский стоял рядом, держа в руках папку.

— Что-то не так? — поинтересовался заботливо, даже невинно.

Губы пересохли. Накатило удушливой волной воспоминание про сон, в котором он узнал голос.

— Да нет…

Сокольский склонился и положил папку на стол, рядом с рукой Олега.

Хвоя. От него пахнет хвоей. А ещё… Мысли плавились и путались, дышать вдруг стало сложнее. Запах хвои и кожи сводили с ума, не давая выбраться из резко окутавшей сети.

Взгляд жёг, заставляя позабыть об окружающем. Олег невольно провел языком по губам, даже не представляя, как это выглядит со стороны.

Жёсткие пальцы Сокольского легли на его щеку. Дыхание перехватило. Губы властно накрыли его собственные, не давая даже шевельнуться. Время замерло. Там, где Корсар касался его кожи, вспыхивало пламя. Вот оно, солнце. Совсем не то, что светит на небе, но делает так же неистово горячо.

И тело кажется каким-то чужим и безвольным, словно через этот странный поцелуй выпивается вся решимость и попытка сказать «нет».

Впрочем, Олег не пытался. И теперь уже понимал, что просто так его отсюда не выпустят. И… не надо.

Сокольский продолжал целовать, а потом пальцы второй руки начали расстегивать пиджак. Медленно, осторожно, но уверенно.

Олег отвечал, понимая, что упустил момент, когда сам поднялся. И теперь уже не сидит в кресле, а прижат Сокольским к столу. И это ужас и… правильно. Сам поднял руку, касаясь плеча и шеи, замер у скулы, отвечая на поцелуй всё с большим усердием.

Пиджак спустя миг оказался на кресле. За ним — рубашка. Ладони Сокольского медленно и тяжело огладили его спину и плечи, зацеловывая все горячее.

«Не блажь, — мелькнула безумная мысль. — Не сумасшествие. Он потянулся ко мне первым».

Пальцы вплелись в тёмные волосы Сокольского. Дыхание обжигало. Пытаться уйти от этих ласкающих и гладящих рук — безумие, ведь так остро чувствуется каждое касание, а сердце готово выпрыгнуть из груди. И вся страсть спора о срыве сроков сдачи теперь перекинулась на поцелуй.

— А к срокам мы ещё вернёмся, ненаглядный мой, — обжег шепотом ухо Сокольский.

Захотелось возразить, что чего к ним возвращаться и…

От спины ладони переместились к бедрам и заду, выглаживая их, умело сминая и замирая через определённый промежуток времени, чтобы вновь продолжить. И внутри от этого защекотало странное чувство: помесь стыда и жгучего желания.

— Какой хороший мальчик, — шепнул Сокольский, вызывая волну сладкой дрожи по всему телу.

Ремень Олега оказался расстегнут, а брюки приспустили ниже. Дыхание стало чаще, окружающее безынтересным и далёким. Язык словно онемел, не давая ничего ответить.

— Красивый, умный… И знаешь толк в работе.

Собственные пальцы впились в плечи Корсара чуть ли не до синяков. Тот только одобрительно хмыкнул, продолжая гладить бедра. Потом положил одну ладонь на пах и погладил сквозь бельё, лаская пальцами.

Задохнувшись от ощущений, Олег невольно прикусил губу Сокольского и тут же медленно провел по ней языком, ловя дыхание. Попытался расстегнуть его ремень.

— Какой славный мальчик, — выдохнул тот в его рот.

Бельё оказалось стянутым, а наглые пальцы Корсара уже вовсю ласкали член, давая только судорожно втягивать воздух и растворяться в накатывающем жаре.

Вернувшись выше, рука огладила грудь, обводя кончиками пальцев ореолы сосков и легонько их сжимая.

«Меня же сейчас прямо здесь», — только и успел подумать Олег и тихо охнул, когда колено Сокольского раздвинуло его бёдра.

Плевать, на всё плевать. Хочу. Здесь. Сейчас.

Потянувшись к пуговицам рубашки Корсара, Олег начал их быстро и аккуратно расстегивать.

Но стоило управиться с последней, как Сокольский чуть прищурился, покачал головой и вдруг перехватил его руки. Поднёс к губам, начал целовать, гладить нежную кожу на сгибах запястья кончиком языка... а потом как-то странно и задумчиво посмотрел, будто что-то пытаясь оценить. Олег, затаив дыхание, молча смотрел на него, не понимая, что происходит.

Сокольский ловко сдернул свой галстук, потом провёл плотной шелковой лентой по запястьям Олега словно в шутку. Посмотрел невинно, словно с вопросом.

Олег не отводил взгляда. В глубине сознания зародилась странная догадка. Ну, что ж… узнаем. Он медленно провёл языком по губам. Приподнял вопросительно бровь, в серых глазах вспыхнул подначивающий огонёк. Мол, давай.

Сокольский не то чтобы усмехнулся, но по губам скользнула улыбка. Одобрительная. Галстук широкой петлей лег на запястья, узел получился не слишком тугой, но не вырвешься никак.

Может, зря? Но тут же загорелось предвкушение и лёгкий страх.

Последовавший поцелуй не дал раздумывать. Потом Соколький тихо выдохнул, медленно поймал ухо губами, провел языком по шее легчайшим касанием, и только потом снова впился в губы, властно раздвигая их. А чтобы даже не вздумал вырваться, ладони снова легли на плечи и притянули их к себе, большими пальцами поглаживая ключицы.

— Очень хороший, — мурлыкнул в ухо. — Старательный, способный... Вздумаешь поменять место работы — возьму тебя не глядя.

Олег невольно прикрыл глаза, стараясь не застонать, но и не успел, так как губами снова овладели. Вырываться и не собирался, ощущение плотного шелка на запястьях забавляло и заводило одновременно

— А поглядеть есть на что, — выдохнул он в губы Сокольского. — А возьмёшь...

Сам не понял, как это прозвучало и с каким подтекстом.

— Обязательно возьму... — Голос Корсара напоминал басовитое мурлыканье огромного хищного кота. — Ты прав — посмотреть стоит. Повернись.

Ладони мягко, но уверенно развернули Олега лицом к столу, не дав воспротивиться, тут же снова прижали к груди, не давая задумываться, лаская теперь и грудь, и член, и бока с бедрами...

Губы Сокольского прошлись по шее сзади, опаляя горячим дыханием, умело прикусывая в самых нежных чувствительных местах.

Олег слабо понимал, что с ним происходит, почему реакция на этого человека такая острая и остается только слушаться и ждать, что будет дальше.

«А работать-то вместе будет не так интересно, — подумал он. — Одно дело конкурент, другое — подчинённый». И чуть не рассмеялся с истерическими нотками, понимая, что уже мысленно примерил на себя работу в офисе Корсара.

Тревожный звоночек появился, когда прозвучало «повернись». Однако... почему нет-то?

К тому же сейчас и впрямь хорошо. И тело плавится, и тает. И дышать тяжело, разве что откинуть голову на плечо Корсара, так лучше. Вдохнуть запах кожи и парфюма, прихватить губами мочку уха, вжаться ягодицами в пах, ощутив, что партнёру тоже крайне нравится происходящее.

Откинуть голову позволили. И придерживали уверенно, нежно, но властно. Сокольский потёрся бедрами о его голый зад, и понятно, что да — еще как нравится! Но не торопится.

Пальцы пробежали по ложбинке позвоночника, потом ниже, потом исчезли и вернулись скользкими и немного холодными.

Как? Откуда? Так предусмотрительно-то. Надо будет потом спросить.

— Между прочим, этот стол — мой талисман, — насмешливо прошептал Корсар. — И ты на нем потрясающе смотришься!

Сразу Олег вздрогнул, но потом расслабился, позволяя, впуская в себя. От желания темнело в глазах, поэтому с трудом сдерживался, чтобы не поддаться назад и попросить сделать хоть что-то

— Судя, что на нём ни царапинки.... полируешь ты талисман часто, — выдохнул ему в тон.

— Ошибаешься. Только в очень-очень особых случаях. И не с кем попало. Ты даже не представляешь, как редко... попадается достойный... деловой партнер. Коллега...

Пальцы настойчиво проникали внутрь, сначала совсем неглубоко, осторожно, бережно. Потом увереннее. Ласкали, гладили, растягивая, пока другая рука не дает почувствовать ни капли боли, нежно играя со стволом, головкой, яичками... Дорожка поцелуев легла между лопатками и в основание шеи.

С губ Олега всё же сорвался стон, край стола надавил на ладони.

Партнёр... Какое удачное слово. В первый миг всё же невольно сжался, ибо давно... в общем. Давно никого не было. Даже прикусил мочку Корсара, но тут же прикоснулся языком к месту укуса. С губ всё же сорвался стон, да и не один, ибо сдерживаться нет сил. К тому же по телу идёт легкая дрожь, а связанные руки — внезапно серьёзное препятствие. И внутри одновременно чувство беспомощности, непонимания и желания.

Дыхание Сокольского стало частым и рваным.

Он обхватил Олега за плечи поперек груди, помогая удержаться на связанных руках, и подался вперед, входя почти до упора. Вспышка боли, остановка дыхание. Медленно назад и снова вперёд, томительно медленно, потом все быстрее и жестче.

В какой-то момент, будто увидев себя со стороны, мысленно Олег пообещал убить Сокольского, как только всё закончится. Но сейчас так хорошо, ритм кажется расходится по всему телу, стук собственного сердца заглушает все звуки за окном и за дверью. Боль исчезла, уступив место пронзительному удовольствию. И, уже ничего не соображая, сам подался навстречу, прокусывая губу почти до крови и сдавленно всхлипывая.

На ухо что-то шептали: пошлое, нежное, горячее. Такое, что желание становилось только сильнее.

От удовольствия вообще было сложно соображать, хотелось только сильнее и резче.

От ощущения внутри члена Сокольского разум ускользал, и сказать ничего не выходило.

— Так и быть, уступлю по срокам. Только от процентов не открутишься.

Фиг вам, а не проценты, Владислав Алексеевич. Хотя, какие тут уже проценты. Господи, как же хорошо, да…

Разрядка вспыхнула, ослепив и не дав дышать. Тело содрогнулось от спазмов удовольствия, откровенно развратный и довольный стон, кажется, не оставил равнодушным Сокольского, неожиданно сжавшего его сильно, чуть ли не до боли.

Кончили почти вместе, только Олег далеко не сразу это осознал. Корсар не вышел в первый же момент, нежась в горячем упругом теле и обласкивая его везде, где может дотянуться руками и губами.

Олег шумно дышал, пытаясь прийти в себя и чувствуя, что колени предательски подрагивают, а тело окутала слабость.

Сокольский не торопился его развязывать. Взял его руки в свои, по-прежнему прижимаясь грудью к его спине. Поцеловал связанные запястья, после уже, развернув Олега к себе, притянул к себе. Обнял, продолжая одной рукой удерживать его руки и коснулся губами губ.

Шепнул на ухо:

— Знаешь, я бы подарил тебе эти клятые проценты... Но не могу же я тебя так обидеть, правда? Ты достоин большего... Продолжим обсуждение завтра?

Завтра? Какое завтра? Ещё и завтра?

Захотелось пьяно рассмеяться.

— Большего?

Вопрос скорее для проформы, ибо говорить не хочется, а в объятиях тепло и уютно. А еще спокойно. К тому же ноги готовы подогнуться, секс и впрямь был чудесный, а оргазм выше похвал. Поэтому прижавшись виском к его плечу, касается губами шеи и согревает кожу дыханием.

— Уважения, — усмехнулся Корсар. — А тем, кого уважают, поблажек не делают.

А потом потянул его на себя и сел в кресло с Олегом на коленях, продолжая его обнимать. Оба полуголые, кабинет пропах сексом, но Сокольскому явно плевать. Олегу, впрочем, тоже. Наступила странная апатия. Но такая… приятная, сладкая. Но всё же молчать нельзя.

— Хорошо, — после некоторого молчания сказал он. – Но не завтра, а сегодня.

И увидел удивление и одновременно одобрение в глазах Сокольского.