4

Максим

- Котенок, ты чего? Устала?

Мы едем домой.

Я вижу, что Вероничка какая-то смурная. Сидит на переднем сиденье, съежившись и нахохлившись, как замерзший воробушек.

И вдруг задает сакраментальный женский вопрос:

- Ты меня любишь?

Блин. Началось.

Я что, где-то накосячил?

- Конечно, люблю. Как будто ты не знаешь!

- Не знаю. Я совсем тебя не знаю...

Ну точно. Классический случай. Разговоры о чувствах, философские вопросы… Я, как любой мужик, с трудом переношу подобные беседы.

Все же нормально было! И вот, пожалуйста. До дома часа полтора ехать...

Ладно. Поговорим.

Вообще, мою жену редко переклинивает. Она у меня умница. Абсолютно адекватная. Обычно. Но и у нее бывает...

Надо быть терпеливым. Тем более, сейчас. Может, она уже беременна? Отсюда и необъяснимые перепады настроения. Да наверняка!

Следующий вопрос убеждает меня, что с моей Вероничкой что-то не так.

- Если я перекрашусь в блондинку, ты перестанешь меня любить?

- Да хоть в зеленый красся. Можешь, кстати, налысо побриться, если жаждешь кардинальных перемен. И все равно останешься самой красивой и самой любимой.

Ника молчит. Даже не улыбается. А потом вдруг выпаливает:

- Ты не говорил мне, что собирался жениться на Диане.

Черт.

Откуда это вылезло?

Анька наплела. Ну да, больше некому. Ей же всегда неймется… Коза болтливая!

- Это было помутнение рассудка, - спокойно отвечаю я. - Если бы тот брак состоялся, я стал бы самым несчастным человеком на свете.

- Почему?

- Потому что я тогда был молодым дебилом. Которым управлял тестостерон.

- А не чувства?

- Да какие в жопу чувства! Это было что-то вроде детской ветрянки. Которой нужно было переболеть.

- Долго же длилась твоя ветрянка…

- Да все никак не мог вылечиться. Прилипчивая оказалась, зараза.

Ника молчит.

А я понимаю, что молчать не должен. Нужно что-то говорить. Убеждать ее. Но я не знаю, какие слова ее убедят. А какие могут случайно ранить.

Диана…

Да я давно ее забыл! И вспоминать не хочу. Ни ее, ни тот безумный период. Когда меня мотало на эмоциональных качелях, а я думал, что это и есть любовь.

Это была болезнь. А Диана была той еще истеричкой.

Какое счастье, что она тогда свалила!

- Аня сказала, что ты чуть с собой не покончил, когда она уехала.

- Что?! Полная хрень. Не было такого. Это Анька тогда вбила себе в голову, что мне плохо и меня надо спасать.

- А тебе не было плохо?

- Ну да, я пострадал какое-то время. А потом как будто проснулся. И понял, что жизнь прекрасна - без нее. У тебя же тоже была первая любовь?

Я пытаюсь перевести разговор.

- Была.

- Виталик со старшего курса, - вспоминаю я.

Ника мне когда-то рассказывала. У нас с ней был откровенный разговор о бывших.

- Ой, не напоминай! Я тогда такая дурочка была!

- Вот! Все мы были дурачками в двадцать лет. Но, к счастью, с тех пор поумнели. Я же не обижаюсь на тебя за Виталика. Или надо?

- Не надо.

Ника уже улыбается… А потом вдруг снова становится серьезной. И выпаливает:

- Я на нее похожа?

- Ты?! - изумленно переспрашиваю я. - Вообще ни капли!

- Я тоже брюнетка. У меня тоже были длинные волосы. И глаза…

- У тебя совершенно уникальные глаза. Поверь, такого шоколадно-вишневого оттенка больше нет нигде во всей вселенной. И не слушай ты Аньку! Она всегда отличалась буйной фантазией и длинным языком.

Уф. Кажется, “серьезный разговор” прошел успешно. Вероничка успокоилась.

Нет, ну надо было вытащить на свет эту давнюю историю! Да еще и расстраиваться из-за нее.

Ну да, я страдал, когда Диана сбежала. Наркоманы тоже страдают, когда не могут уколоться. Это был чистый маниакально-депрессивный психоз.

От такого можно тащиться только в юности. Сейчас бы я от таких нездоровых отношений бежал, сверкая пятками.

Истерички - не мое.

С возрастом ценишь другое…