Глава 7.

Новая волна страха накатила на меня.

Пришлось чуть попятится. Оглянулась по сторонам, думая куда в случае чего бежать. Второй попытки насилия я просто не выдержу.

Тонированное окно опустилось, мгновенно делая громче какой-то шансонный мотивчик.

— Эй, детка, тебя прокатить? — мордастый выглянул и улыбнулся, по его мнению соблазнительно, выставив ровный ряд зубов, в которых мелькнуло пару вставных золотых коронок.

— Нет, спасибо, — а хочется сказать: «Иди в жопу, меня сегодня уже прокатили».

Мужик только хмыкнул, и, врубив свой дебильный рэп, унесся в ночь, а и только слова из песни «Обнаженный кайф» и столб гари от паленой резины были мне приветом.

Уроды. Как было бы проще, стань я лесби, ну или монашкой. Хотя если вспомнить неадекватные реакции своего тела на поцелуи этого животного, то тут не грех и сразу в Ад заявку слать.

В раю, таким, как я не место. Зато мне место в такси. Вот оно как раз и подъехало.

Рядом остановился желтенький Solaris с шашечками и я молча села на заднее сидение, взглядом предвосхищая любые вопросы о своем внешнем виде.

Впрочем, его больше волновал адрес и названая сумма. Особенно сумма.

И вот двигатель заурчал сильнее, и я прислонилась лбом к прохладному стеклу, наблюдая за тем, как мимо меня проносится город, размышляла.

Вспоминала. Принимала решения.

И одно назрело у самого дома, обросло ветками сомнений и листьями будущей лжи. Я не могу оставить все так.

Это раньше, спрос был как с гуся вода, а сейчас я чего-то стою. Сейчас я знаю цену своей чести. Тем более, если позволить продолжать этому уроду бесчинствовать, спокойного сна мне не видать. Как пить дать.

Спустя еще минут тридцать, влетев в квартиру, наскоро стерев кровь и кое-какую грязь, чуть не запнувшись на пороге, быстро натянула джинсы и вернулась в такси.

Водитель, спасибо ему, не задавая вопросов подвез меня до ближайшего отделения полиции. Когда я протянула сумму, в два раза большую той, что я назвала в начале, он отказался от денег.

— Вам нужнее, — было ответом на мой вопросительный взгляд.

— Спасибо, — только и вымолвила я, наблюдая за уже второй уносившейся в ночь машиной. Все-таки мир не без добрых людей.

Наверху мигал фонарь, и я, посмотрев на него, усмехнулась.

Россия.

Даже на лампочках экономят. Не удивлюсь, что сгори он совсем, а под носом стражей правопорядка случится насилие они и не почешутся.

Эх... Надеюсь, что все же я ошибаюсь.

Тишина внутри поста немного угнетала, а дежурный за решетчатым окошком лишь мельком взглянул на меня и принялся дальше играть в свою приставку.

Это безразличие напомнило мне роддом, в который нас трех девчонок из приюта привезли на аборт. И такое же «Подождите» было тогда, и такое же: "Что, догулялась?»

Мне и тогда хотелось разодрать ногтями лицо женщины, думающей, что раз она дожила до пятидесяти или около того лет, то знает всех все лучше. Знает, как жить правильно.

И этот такой же. Сидит он. Пузо отрастил. Волосы бы хоть помыл. А на лице такая же улыбка все понимающего человека.

Но я сдержалась, не вцепилась в эти поросячьи глазки, а просто попросила позвать главного.

— Не положено.

Стало положено и уложено и отложено все, когда я впихнула дежурному свой иностранный паспорт. Уже через пять минут передо мной буквально расстелился капитан Бодров, судя по всему спавший на своем столе еще минуту назад.

Вот она мировая справедливость. Будучи гражданином иностранного королевства, перед тобой расшаркиваются, а русский паспорт не значит практически ничего.

— Доброй ночи. — капитан запнулся и отвел взгляд. — Может и не совсем доброй. Расскажите, что с вами случилось?

И вот в кабинете, по размеру напоминавший туалет с пожелтевшими обоями и смрадом от пота и сигарет я начала свой спектакль. Пьесу я продумала по дороге, а сейчас включила актерскую игру в стиле лучшей мыльной оперы.

Я рыдала, тряслась, на себе показывала захваты и удары, многое напридумывала, и конечно была фееричная развязка. Рыдание на груди этого самого капитана.

— Я так хочу-у, чтобы его нашли и наказали. Капитан. Прошу вас войдите в мое непростое положение.

— Не волнуйтесь. Я лично займусь этим вопросом. Он будет найден и посажен за решетку. Можете на меня рассчитывать.

Я благодарила, как могла, прижималась одетой лишь в футболку грудью к его руке, вытирала слезы его платком.

— Сейчас вас проведут в медицинский кабинет.

— Это еще зачем? — не поняла я.

— Нам нужно. — она виновато на меня взглянул. — Снять побои и освидетельствовать половой акт. Он же был?

От освидетельствования я все-таки отказалась. Все, на что я по своему праву согласилась — это запечатлеть побои и синяки на фотокамеру.

— Вот, прочитайте и подпишите, если все верно, — передо мной легли несколько листов бумаги, в каждый из которых я долго вчитывалась.

Что же, я зря сюда ехала, чтобы навести напраслину? Дочитав, удостоверившись, что все написано с моих слов, я размашисто расписалась.

Я не стала ложиться в гинекологическое кресло только по одной причине. Это было бесполезно. Собственно и мой сюда поход несколько дурацкое, спонтанное решение. Мне бы в больницу. Голова раскалывается.

Понятно же что дело замнут.

Потому что такие люди, которые могут закрыться в туалете и как ни в сем не бывало поиграть, как выразился этот урод, точно не сядут за свое веселье.

Но свое дело я сделала. Совесть чиста. Хоть немного, но жизнь ему мой паспорт подпортит. Тем более если он не станет большим дебилом после удара в голову.

А в понедельник я обязательно доеду до посольства и попрошу охрану. Они не откажут.

Как только оказалась дома, помчалась в душ. Скинула с себя ненавистное тряпьё насильника и залезла под прямые, горячие струи, отчаянно стирая остатки чужеродных прикосновений.

И главное забыть, как потряхивало, как цепляло нервные окончания от того как знакомо он вылизывал и всасывал соски, как его язык с жаром ласкал нёбо.

Рука с мочалкой невольно легка на грудь, совершая спокойные ленивые движения, чутка задевая покрасневшую кожу.

Кажется стыдом покрываюсь я, а горит грудь. Вот как объяснить что муж лаской и вниманием не заводил меня ни на пол оборота, ни на целый.

Машина с именем Меллиса так и не тронулась с места. А какой-то урод, смутно напоминающий Самсона, уже путем пусть и жестокого толкания машины, сумел завести давно заглохший двигатель.

Конечно психологи объяснят это, объяснят порушенным детством. Потом отсидкой в жестоком детском доме и тем, что по сути Юра спас меня от участи гораздо худшей, чем насильственный секс с ним. Но они не знают всего.

Не знают, что несмотря на мою любовь, он мне не доверял, что периодически я подвергалась побоям.

И конечно не знают про Никиту.