Глава 4

— Он в кабинете.

Не дав им возможности прийти в себя и остановить меня, я ринулась на второй этаж. Кабинет был первой комнатой от лестницы, поэтому мне не составило труда пробраться к нему.

Забежав в комнату, я прикрыла дверь. Сердце стучало так громко, что на секунду перед глазами стемнело. А когда я обернулась, то и вовсе весь воздух покинул легкие.

Он стоял у окна. Между пальцев была зажата сигарета, которую сейчас он поднес к губам. Исай обернулся на звук. Гесс посмотрел на меня так, что я содрогнулась от холода.

— Тебе лучше уйти. Вернись в комнату, иначе у Олега будут проблемы.. – он тут же отвернулся, выдыхая дым.

Исай никогда не курил, и никогда бы не позволил себе смотреть на меня так и тем более говорить. Кто он?

Я шагнула ближе.

— Тебе не кажется, что ты должен объясниться? — прорычала сквозь зубы, но он не мог не расслышать явную дрожь в голосе.

Гесс продолжал молчать. Тогда я подошла еще ближе. Слезы подкатывали к горлу, обида и жалость к себе разрывали изнутри.

— Он забрал Даню, я была у тебя клубе, но ты отказался помочь. А сейчас ты с ним заодно?

Снова тишина. И этот равнодушный взгляд ядом по венам.

Он затушил сигарету, пытаясь уйти, но я перегородила ему дорогу.

— Если все так, — проговорила сверля его взглядом. Ему пришлось остановиться. – Найди в себе смелость и скажи мне правду. Скажи мне это в лицо! – сжала кулаки, чтобы не разрыдаться.

Он шагнул вперед. Он стоял так близко, что я чувствовала его запах. Он заполнил легкие, заставляя ежиться от боли. Его лицо было каменной маской, не было и намека на какие-либо эмоции. Это разозлило меня.

— Я не верю тебе, слышишь?! Ты закрываешь клуб и распускаешь людей, ты продаешь дом и исчезаешь. Это ведь часть твоего плана? Не можешь говорить - не надо, просто сделай мне знак. Дай понять, что ты есть у меня, Исай...

Он склонился так, что теперь его губы были на уровне моего виска. От него веяло холодом.

— Не бери на себя больше, чем есть, Роксана. Я здесь не из-за тебя, — он оттолкнул меня, пытаясь пройти. И я не знаю, что меня больше повергло в шок. Его грубость или изрезанная красными полосами внешняя сторона ладони?

— Прекрасно, — раздался в следующий момент голос Давида за спиной. Я вздрогнула, а спустя мгновение на моем затылке оказались грубые руки Астахова. Он потянул меня за волосы.

Преисполненные яростью и презрением глаза Давида у самого лица. От него разит алкоголем.

— Так и знал, что ты не изменилась ничуть, и не сделала выводы. Хотя, чего я хочу от грязной шлюхи? — он резко толкает меня, и я падаю на пол.

Боль пронзает руку, я прижимаю ее к груди.

— Прекрати, Давид... Ты уже добился всего, что хотел, — я поднимаю на него полный мольбы взгляд. – Ты можешь издеваться надо мной так, как тебе вздумается, и никто слова против не скажет. Ты отобрал у меня все, так что тебе еще нужно?

Усмешка искажает его лицо. Он скользит беглым взглядом по Исаю, все еще стоящему неподалеку. А потом, сделав шаг, приседает рядом со мной.

— Мне нужно смирение, твоя верность. Ты должна понять, на какого мудака ты меня променяла, Роксана, — схватив меня за подбородок, заставляет посмотреть на Исая.

Гесс абсолютно спокоен. Наблюдает за происходящим так, словно это нечто обыденное. Пальцы Астахова сжимаются на моем лице.

— Все еще теплишь надежду, что он заступиться за тебя? Думаешь, что все происходящее - ошибка? Куда там... - протягивает довольно, отталкивая меня и выпрямляясь во весь рост.

— Когда-то он уже воспользовался тобой, Роксана. Желая отомстить мне, он подобрался к тебе. Ты думаешь, что-то измелилось с тех пор? И сейчас происходит то же самое. Ему нет до тебя дела, он спасает братца. Мирон самый бедовый из Гессов, верно? От него вечно куча проблем... так вот твой любовник согласился работать на меня и отказаться от тебя лишь для того, чтобы спасти своего младшенького.

Я поднимаю на него глаза. Изнутри рвется крик, но я трамбую его, запрещая верить Астахову. Но Исай продолжает молчать, так грубо отбирая у меня остатки надежды.

На глаза набегают слезы. Нет, это ведь не так! Исай, пожалуйста, скажи, что это неправда. Скажи, что в твоем холоде и равнодушии есть еще иная причина! Пожалуйста, скажи!

Но он молчит. Смотрит на меня своими невыносимо холодными и прекрасными глазами, словно я чужая ему.

— Исай, скажи ей... она ждет, – Давид наблюдает за нами с диким упоением. Мне больно, ведь Исай позволяет ему топтать нас.

Гесс опускает голову, вздыхает, словно все что здесь происходит уже наскучило ему. Но я не дам ему выйти сухим из воды. Пусть скажет, пусть заявит мне это в лицо. Лишь тогда я позволю себе его отпустить.

— Я хочу услышать это от тебя.. – голос дрожит, я упрямо смотрю на него, хотя он расплывается.

— Ну же, Гесс... — подначивает Давид.

— Прости, Роксана. Но у меня нет другого выхода...

Всего несколько фраз уничтожили меня. Я вздрогнула, но закусив губу, лишь смиренно кивнула. Мне показалось, или его голос дрогнул в тот момент? Я смотрела в его ледяные глаза, и думала о том, что нет никакой разницы, как он это произнес. Разве имеет значение то, как долго убийца сомневался перед тем как вонзить в тебя нож?

Больно. Так будто ребра переломаны разом.

— Видишь, милая, — голос Давида, и его слова вдруг перестают иметь значение. — У тебя нет другого выбора, кроме как пытаться вымолить прощения у меня.

Его пальцы вцепляются в мои волосы, наматывая их на кулак.

— Ну, может, ты попробуешь? Может, скажешь хоть что-то?

— Делай что хочешь. Убей меня, истязай – не имеет значения то, как ты накажешь меня, Давид. Только верни мне его, верни мне сына.

Он отталкивает меня. Словно то, что я сказала, неприятно ему.

Я тянусь к Астахову, а он снова отступает, заставляя меня ползти. Я убита, выжжена, раздавлена и уничтожена. Почему ему никак не надоест играть со мной?

— Посмотри на меня!

И я выполняю приказ. Я послушная и покорная. У меня не осталось ничего, даже гордости. Теперь в его взгляде презрение, а на губах вдруг расплывается зловещая улыбка.

— А давай сделаем так, Роксана, — он достает из-за пояса пистолет. Передернув затвор, направляет его на Исая. – Что скажешь, если я убью его? Убью, и ты тут же получишь Даню.

Я испугано перевожу взгляд на Гесса. Он смотрит на Давида так, словно не Астахов, а Исай угрожает тому оружием. Знаю, что Гесс отказался от меня, но несмотря на это, моя душа стонет и кричит от боли при мысли, что Давид его убьет.

Я срываюсь вперед, хватаясь за его брюки. Я смотрю на него так, словно он мое божество. Словно нет ничего вокруг, кроме него.

— Нет!! Накажи меня, он тут не при чем! Это лишь между мной и тобой Давид!

Я захлебываюсь от слез, кажется, будто и не дышу больше. Черные глаза Астахова вспыхивают яростью, а с губ срывается смех.

— Исай, она готова собой пожертвовать ради тебя, а ты наплевал на нее.

Он отталкивает меня ногой и срывается к Гессу. Бьет его рукоятью пистолета в висок. Он делает это, лишь потому что Гесс позволяет! Видеть его таким так омерзительно горько, что хочется сдохнуть.

Встряхнув головой, Гесс выпрямляется. Стирает со скулы выступившую кровь, но ничего не говорит. Астахов, кажется, ничуть не успокаивается, а наоборот. Безоговорочное послушание Исая злит его еще сильней.

— Она предала меня ради тебя, урода! — кричит, что есть сил. — И продолжает заступаться, даже когда ты отказался от нее!

Снова удар. На этот раз Исай отклоняется, и кулак Давида проходит по касательной. В третий раз, Исай ловит его запястье. Скулы напряженные, взгляд чернее ночи.

— Продолжишь это делать, сделке конец, Давид, — не голос, а рык. Теперь я узнаю в нем прежнего Исая. Только это не имеет для меня никакого значения.

Давид словно приходит в себя. Оттолкнув Гесса, отходит на пару шагов.

— Ладно-ладно, - усмешка рвется с губ, он задумчиво трет затылок. – Не мог удержаться.

На этих словах Давид покидает комнату, а мы остаемся одни. Я, все еще на полу, мои плечи трясутся от плача. Мое лицо искажено от боли и отчаяния, но разве можно сохранить правильный облик, когда ты выжжен горем изнутри?

Он стоит надо мной. Секунды тянутся невероятно долго. И наивная, глупая часть меня, все еще верит, что он подойдет. Все еще ждет его сильных и крепких рук, все еще надеется на его защиту. Но он топчет безжалостно эти жалкие крохи надежды, и, ни слова не говоря, уходит за дверь.