Глава 5. Милена

— Да остановись ты, Милена! Нельзя туда!

Миша крепко держал меня за плечи, а я вырывалась, плакала и не могла сделать нормальный вдох. Грудь будто перетянули стальным каркасом, в голове туман. Меня накрыла истерика.

— Угомонись! — повторял Миша, наверняка понимая, что, пока я в таком состоянии, до меня не достучаться. — Доктор, — перехватил он молоденького врача, — а можно ей укольчик какой-нибудь, а то она сейчас ворвется в операционную.

— Не надо мне ничего!

Но ко мне уже подходила медсестра, держа шприц наготове. Миша сильнее сжал мои плечи и сказал:

— Так будет лучше. Ты ему сейчас ничем не поможешь.

Я не верила, что все это происходило с нами. Пусть бы это все оказалось жестоким розыгрышем, но не отмытая местами, запекшаяся кровь на ладонях Миши будто кричала мне: «Это все на самом деле!»

После укола туман в голове сгустился, навалилась усталость, но я упорно держала глаза открытыми. Мы опустились на жесткие стулья, я положила голову на плечо Миши и, едва ворочая неожиданно потяжелевшим языком, спросила:

— Как это случилось?

— Не надо тебе знать, Милена.

Я хотела возразить, но сил бороться с действием лекарства не осталось. Так и уснула я на плече Миши в коридоре перед операционным блоком.

Разбудил меня тихий голос:

— Рой носом землю, но достань мне этого ублюдка.

Вздрогнув, я подскочила. Миша разговаривал по телефону и только покачал головой, глядя на меня.

Что? Что он этим хотел сказать?

Едва подавив порыв ворваться в операционную, я сжала кулаки. Ногти до боли впились в кожу, но эта боль была ничем по сравнению с тем, что творилось с моим сердцем. Будто это в мое всадили пулю. А может, я чувствовала боль Марка?

Я готова была разделить ее с ним, готова была забрать, отдать свое сердце — что угодно, лишь бы Марку стало легче.

Миша повесил трубку и посмотрел на меня.

— К тебе он с того света вернется.

Мне бы немного этого оптимизма, потому что в голове настойчиво пульсировала всем известная фраза: «Пока смерть не разлучит нас…»

Для старухи с косой не важны наши чувства. Она не знает ли любви, ни сострадания. Ей плевать, что я без Марка жить не смогу. Моя жизнь оборвется вместе с его, и останется лишь пустая оболочка, выжженная болью и слезами.

Он нужен мне физически. Как воздух, как вода. Касаться его колючей щеки, прижиматься к груди, слушая биение сердца, чувствовать руки на своем теле. Я не смогу без этого…

— Почему так долго? — я гипнотизировала дверь до боли в глазах.

— Милена, там работает отличный врач, старый друг нашего отца. Если бы… — Миша запнулся. — Он бы вышел и сообщил. Значит, Марк пока жив.

Пока…

Почему он так сказал?

Боль снова прострелила грудную клетку, а слезы, подступившие к глазам, размазали больничный коридор.

— Василий Владимирович, — подорвался Миша, когда чертовы двери наконец-то открылись.

— Присядь, — положил ему руку на плечо мужчина в хирургическом костюме и перевел взгляд на меня: — Жена?

Я кивнула, боясь и ожидая слов, которые могут стать или моим спасением, или моим приговором.

— Мишань, — врач говорил с сочувствием, и я даже дышать перестала. — Марк сильный мужик, но не думаю, что он выкарабкается. Слишком долго продлилась клиническая смерть. За его организм работают аппараты, и вам надо решить, сколько это будет продолжаться. Я слишком много повидал, чтобы верить в чудо.

Что он сейчас сказал? Что мой муж одновременно жив и мертв?

Миша выглядел растерянным, а я в тот момент собралась. Поняла, что если есть хоть один шанс, то я его использую. В чудо я, может, тоже не верила, но верила в нас.

— Можно его увидеть? — спросила я спокойно, чем вызвала удивление и у врача, и у Миши.

— Он в реанимации, но ладно, я сделаю для вас исключение…

Меня раздражал звук приборов, жалостливый взгляд медсестры за стеклом и провода, похожие на змей.

— Давайте только недолго, — попросил врач и, дождавшись моего кивка, вышел, прикрыв за собой дверь.

Я сжала ладонь Марка и сказала дрогнувшим голосом:

— Вернись ко мне, любимый. Я буду дышать за нас двоих. Мое сердце будет биться и за твое. Ты мне обещал навсегда, а сейчас бросаешь? Не поступай так со мной.

Прибор заверещал еще сильнее, и медсестра теперь уже с удивленным взглядом бросилась ко мне.

— Вы что-то трогали? — спросила она.

За ней в реанимацию пришел и Василий Владимирович, посмотрел на показатели и покачал головой.

— Что? — спросила я.

Врач с медсестрой переглянулись, и он сказал уже мне:

— Любовь сильнее смерти…

— Меня, кажется, хотят убить, — говорю Марку, и он удивленно на меня смотрит.

Не верит.

Я знаю каждый его взгляд, каждое движение. Помню, что они означают. Наверное, что бы я ни сказала, как бы ни пыталась убедить Марка, он не поверит просто потому, что не хочет.

А волны гнева, нет, даже ярости, которым становится тесно в салоне автомобиля, бьют в грудь и высасывают весь кислород. Еще и сигаретный дым режет глаза, дерет горло. Я чувствую себя похороненной заживо в машине.

Марк наконец усмехается и произносит:

— А жизнь как бумеранг, да, Милена?

— Ты ведь не слышишь меня.

— Я слышу тебя. Но скажи, какое мне должно быть дело до твоих проблем? Во имя былой любви? — на последнем слове запинается, будто говорит не о том, что было у нас, по-настоящему чистым, а о чем-то отвратительном, вызывающем брезгливость.

Отгораживается от новости, которую я ему сообщила. Специально вспоминает о любви, а не о нашем ребенке. Марк снова не хочет верить и не хочет принимать.

Только словосочетание «былая любовь» ко мне вряд ли можно применить, сколько себя ни убеждай.

— Ты прав, Марк. Прощай.

Тянусь к ручке, дергаю, но дверь заблокирована. Какая я дура, черт возьми! Сама разрушила тот островок спокойствия, который, казалось, удалось создать после нашего расставания.

Марк хватает меня за затылок и притягивает к себе. Морщусь от боли и прошу:

— Отпусти.

— Не знаю, какую игру ты затеяла опять, но больше я на твой крючок не попадусь.

Он говорит мне прямо в лицо. Так близко, что мы, кажется, снова готовы раствориться друг в друге, будто нет недоверия и стен недопонимания. Марк переводит взгляд на мои губы, и я чувствую, как их начинает покалывать, а затем они нестерпимо зудят. Это предвкушение, полное нашей болезненной зависимости друг от друга.

Но, видимо, ярость Марка сильнее. Он отталкивает меня так же резко, как и притянул. Раздается щелчок замка.

— Если есть что сказать, то говори. Но подумай дважды. Если это какой-то очередной гениальный план, не советую нарываться.

Молча проглатываю последнюю фразу Марка. У меня был только один план: жить с мужем долго и счастливо. Но не столько у судьбы, сколько у людей на нас нашлись свои планы. А ведь я просила, как чувствовала, не лезть в этот чертов бизнес, не пытаться охватить все.

Стук в окно прерывает мои воспоминания. Марк опускает стекло со своей стороны, и я слышу:

— Лейтенант Бессонов, предъявите документы.

— В чем дело?

— Здесь остановка запрещена.

Сейчас я благодарна гаишнику, что он впустил хоть немного свежего воздуха в пропитанный злостью, воспоминаниями и дымом салон.

Марк откидывает козырек и в документы кладет купюру. Вот он, способ решать все проблемы. Жаль, что в моем случае не подходит.

— Счастливо, Марк Захарович, — благодарно салютует лейтенант.

— И вам.

Окно снова закрывается, и машина трогается с места. Я понимаю, что молчание Марка раздражает, и начинаю говорить:

— Где-то два месяца назад знакомый фотограф сломал руку и попросил меня заменить его на свадьбе. Жених с невестой против не были, деньги обещали приличные, и я согласилась.

— Им не понравились твои фотки? — усмехается Марк, когда я замолкаю, думая, как продолжить.

— Понравились, — не обращаю внимания на его иронию. — Но что-то в кадр не должно было попасть.

— Конкретнее!

— Я не знаю! — тоже повышаю голос. — Дай же мне объяснить.

— Милена, ты целый вечер ходишь вокруг да около, и меня уже это порядком достало. То ты мне заливаешь про своего ребенка, то теперь про какую-то свадьбу. Я здесь при чем?

Никогда мне не было так сложно с ним разговаривать. Будто о глухую стену бьюсь.

— Через месяц после свадьбы ко мне пришли двое парней настоящего бандитского вида и сказали, что добропорядочных людей шантажировать нехорошо. Вели себя вполне прилично, но предупредили, что это только на первый раз. Я ничего не поняла, а через несколько дней увидела, что кто-то копался в моем ноутбуке, пока мы с… — запинаюсь и подбираю слова, чтобы еще больше не нервировать Марка. — Пока меня не было дома. Все файлы и даже облако снесены. Но через неделю те же самые парни пришли ко мне уже с оружием и сказали, что если мне дорога собственная жизнь и жизнь моего ребенка, то я должна прекратить, иначе…

— Тебя убьют? — заканчивает за меня Марк.

— Не сразу, — вздрагиваю, вспомнив все обещания.

— Милена, если это на самом деле ты…

— Да не я! — уже почти в истерике кричу. — Зачем мне кого-то шантажировать?

— А кто тебя знает… — тихо говорит Марк и снова закуривает, остановившись уже на парковке возле торгового центра.

Он снова мне не верит. Я одна черт знает против чего или кого. Но закончить надо, потому что рассказала я не все.

— Еще через неделю мне позвонили и спросили, не решила ли я подзаработать, пока шпионила для бывшего мужа.

— Что? — Марк поворачивается ко мне, вздернув брови, и, кажется, теперь ему по-настоящему интересно.

— Я, конечно, ответила, что мы с тобой не общаемся и до сих пор понятия не имею, о чем речь, но мало ли…

— Еще скажи, что из беспокойства обо мне пришла, — снова усмехается. — И что тогда? Мы упадем в постель, мои мозги, как сказал Миша, перетекут ниже пояса, а потом я получу пулю в сердце?

Сжимаю кулаки. Мы не придем к пониманию. Марк будет думать, что я его подставляю, использую или еще что-то в этом роде.

— Марк, просто… Будь осторожен.

Выхожу на улицу, чувствуя спиной его взгляд, и бреду на остановку. По крайней мере есть шанс, хотя я бы это назвала больше призрачной надеждой, что у моего ребенка будет отец, если со мной что-то случится.

Но это при условии, что Марк не посчитал весь мой рассказ ложью…