Глава 6

— А я предлагала тебе остаться дома и выспаться, — сообщаю невозмутимо, как только мы приближаемся к центральному входу в нужное здание. — Хочешь обратно? — уточняю в напускной услужливости.

Ханна обречённо вздыхает. Судя по тому, как она кривит губы, явно собирается выразить ответное мнение, но в итоге просто-напросто молча открывает передо мной стеклянную дверь, пропуская вперёд.

— Доброе утро, мисс Агилар! — приветливо улыбается местный охранник, как только я переступаю порог. — Мисс Бекер, — дополняет он не менее вежливо, заметив моё сопровождение.

— Доброе утро, — здороваемся мы обе в ответ.

Стрелки часов, украшающих просторное фойе, близятся к восьми утра. Дежурная медсестра у административной стойки, завидев нас, тоже улыбается в знак приветствия. И с ней мы знакомы. Ей не нужно спрашивать, куда мы идём, а нам — уточнять что-либо. Маршрут известен всем. Остаётся только сдать вещи в гардероб и накинуть положенные по распорядку белые халаты, прежде чем подняться по широкой каменной лестнице на второй этаж.

Широкий светлый холл наполнен не только служебным персоналом, но и местными обитателями. В основном это люди преклонного возраста. Пожилой англичанин с кустистыми бровями щёлкает кнопкой пульта, перебирая каналы. Рядом, на соседнем стуле, терпеливо наблюдает за последним ещё один мужчина. Неподалёку от него располагается группа из шести человек. Они собираются играть в преферанс. Скользнув мимолётным взором по разложенным картам на деревянной столешнице, я прохожу мимо них — дальше, к высокому витражному окну, у которого сидит женщина в инвалидном кресле. Её спина и руки укрыты пушистой шалью, а на голове повязан плотный цветастый платок, но она всё равно изредка вздрагивает, смотря куда-то в неопределённую точку вдали. Прежде чем приблизиться на расстояние в полшага, я замечаю рассеянную полуусмешку, тронувшую искусанные губы, и задумчивую дымку в серых глазах... А ведь когда-то это прекрасное лицо лучилось чистейшей радостью и ласковым теплом.

— Доброе утро, мама, — обращаюсь к ней, аккуратно приобнимая за плечи.

Только после этого та, ради кого я здесь, замечает моё присутствие. Слегка оборачивается, а задумчивая дымка в серых глазах немного рассеивается.

— Софи… — отзывается она тихонько. — Ханна… — обращает внимание на стоящую позади меня подругу.

— Доброе утро, Мария, — здоровается в ответ моя соседка по квартире.

На этом краткий обмен любезностями прекращается. Как и весь разговор. Женщина в возрасте слегка за пятьдесят вновь сосредотачивается на виде за окном. И больше не обращает на нас совершенно никакого внимания.

Ну… Да не впервой мне сталкиваться с подобным.

— Сегодня так свежо. Прогуляемся перед завтраком? — проговариваю тихонько.

Хотя ответа на вопрос и не жду. Просто хватаюсь за ручки кресла-каталки и беру направление на улицу, посвятив следующие полчаса очередной безмолвной прогулке.

— Ты ведь поливаешь фиалки во внутреннем дворике? — прерывает затянувшееся молчание мама. — Бобби их так любит. Жаль, если завянут из-за засухи, — качает головой, наряду с удручённым вздохом.

Мы останавливаемся посреди тополиной аллеи. И не только потому, что я немного устала, намотав шесть кругов по обширной территории реабилитационного центра. Несмотря на то, что этот вопрос она задаёт мне почти каждую субботу, от прозвучавших слов противно щемит сердце. Дышать ровно не получается, как бы я ни старалась. Мне требуется кратковременная пауза, чтобы прийти в себя и вернуть лицу маску былой беззаботности.

— Конечно, мама, — вру ей безбожно, наконец собравшись с духом.

Давно уже нет никаких фиалок, как и самого дома. Мне пришлось продать всё ценное, что у нас только было, дабы хватило на оплату лечения и содержания матери в этом месте. Но и не это самое страшное в моей лжи. Бобби… Роберт Агилар — мой отец, умер два года назад. Сердце самого дорогого мне мужчины банально не выдержало страшного диагноза, поставленного докторами его жене. Как говорится, беда не приходит одна. Так и с нами случилось. Поначалу я ей объясняла, но потом… Проще согласиться.

— Муаровые не любят много влаги, — продолжает развивать тему о цветах мама, развернувшись ко мне полубоком. — А вот белые — наоборот. Их надо поливать обильнее. Ты ведь именно так их поливаешь, да, Софи? Тигровые хорошо тянутся к солнечному свету, их надо понемногу разворачивать каждые три дня… — резко замолкает и манит к себе пальцем, чтобы я приблизилась.

Безоговорочно склоняюсь над ней, ожидая дальнейшего. А скупая улыбка на мамином лице тем временем меркнет. Всего какую-то долю секунды она смотрит на меня так пристально, будто впервые видит. А потом…

— Дрянь! — срывает с её уст отчаянным воплем

.

Моё лицо обжигает хлёсткая пощёчина.

И ещё одна. И ещё...

— Дрянь! Дрянь! Дрянь! Это из-за тебя все фиалки завяли! Почему ты не пускаешь Бобби меня навестить?! Дрянь! Дрянь! Какая же ты дрянь!!! — истошно кричит мама, вцепившись в мои волосы.

А я… Я просто позволяю ей делать всё, что вздумается. Не дышу даже. Нет, я не пребываю в шоковом состоянии, или что-то вроде того. Просто каждый мой новый вдох сравним с тем, будто стеклянная пыль в лёгкие проникает. Невыносимо больно. Лучше вовсе не шевелиться.

— Софи! — реагирует на случившееся прогуливающаяся неподалёку от нас Ханна. — Мария!

Минуты не проходит, как она подоспевает к нам. И не одна. Вместе с ней — два медбрата, один из которых безжалостной хваткой сковывает мамины руки, пока другой вкалывает ей успокоительное. Серые глаза закрываются очень быстро, а участившееся дыхание пациентки реабилитационного центра выравнивается, постепенно превращаясь в тихое сопение. Её увозят от меня, а я остаюсь, где была, не в силах двигаться в ближайшее время хоть куда-то. Единственное, на что меня хватает — усесться на лавочку неподалёку.

— Вы в порядке, мисс Агилар? — участливо интересуется ещё одна из подошедших.

Та самая медсестра, которую мы встретили при входе в здание, обеспокоенно осматривает меня с ног до головы. Я вижу застывшее сожаление на её лице. Наверное, именно поэтому улыбаюсь в ответ невообразимо бодро, будто и не случилось со мной ничего такого буквально только что.

— Ей становится хуже, — отпускает мрачным замечанием Ханна, провожая взглядом удаляющихся медбратьев, сопровождающих мою маму.

Я это и без неё знаю, поэтому не считаю нужным говорить что-либо в ответ.

— К сожалению, действие последней химиотерапии не настолько длительно, как было спрогнозировано, — подтверждает медсестра.

В добавление она интересуется, нуждаюсь ли я в чём-то, с учётом сложившихся обстоятельств, и, как только получает от меня заверения о том, что “всё в порядке”, удаляется из виду. Я же некоторое время продолжаю сидеть на лавочке, бестолково рассматривая линии на собственных ладонях.

Закурила бы лучше, если честно…

Но нельзя здесь.

А ещё лучше — кричать во всё горло. Выплеснуть таким образом хотя бы отчасти скопившиеся в душе отчаяние и безысходность. Ведь посланные в молчаливый космос тысячи моих молитв до сих пор остаются безответными.

Но и это тоже нельзя.

Жаль…

— И всё равно, Софи, это самая паршивая идея из всех — отложить получение диплома, взяв академический, ради пары сотен дополнительных фунтов в неделю, — негромко бормочет соседка по комнате. — Остается всего каких-то полгода, а потом ты сможешь получить нормальную работу. Со временем сможешь обеспечить свою маму всем необходимым. А так… Совсем никаких вариантов не останется, — заканчивает с неприкрытой грустью.

И вот что сказать?

— Как человек с двумя здоровыми почками может говорить, что у него нет совсем никаких вариантов на получение денег? — отшучиваюсь первым пришедшим в голову. — Я и с одной могу прожить, если что, — пожимаю плечами, невольно задумавшись о вреде курения.

Эта пагубная привычка появилась у меня сравнительно недавно.

— Скажешь тоже, — округляет глаза в напускном возмущении Ханна.

— А что? Раз уж быть содержанкой я не смогла — вполне хороший вариант, — зеркалю ей невозмутимо.

Девушка выпучивает глаза ещё больше и тычет локтем мне в бок, а после поднимается со скамейки, утягивая следом за собой.

— Идём, выпьем стаканчик того мерзопакостного кофе в автомате через дорогу, а потом вернёмся в центр, — предлагает она, кивая в обозначенном направлении.

Поскольку на самом деле прямо сейчас я действительно не готова вернуться к матери, предложение приходится весьма кстати. Впрочем, и не сомневаюсь, что именно по этой причине Ханна и предлагает мне немного отвлечься, прежде чем я проведу остаток дня у постели тяжелобольной.

Заодно, наконец, удастся покурить…

— Идём, — соглашаюсь покладисто.

Не менее послушно я плетусь вдоль тополиной аллеи за блондинкой, крепко сжимающей мою ладонь, и рассматриваю каждую из попавшихся на пути многочисленных луж под своими ногами. Именно благодаря последнему пропускаю момент, когда подруга резко останавливается на границе ворот медицинского учреждения. И только после того как наталкиваюсь на неё, замечаю припаркованный у обочины огромный чёрный внедорожник, около которого дежурятт двое здоровенных мужчин в чёрных строгих костюмах.

Не так уж и трудно догадаться, по чью душу они здесь…

К тому же:

— Мисс Агилар, — услужливо произносит тот, что ближе на шаг. — Вас ждут, — разводит рукой в приглашающем жесте, пока другой “двухметровый шкаф” открывает заднюю пассажирскую дверцу машины. — Нам приказано вас доставить, — заканчивает на очевидном.

Покурить в ближайшее время мне, похоже, всё же не удастся…