Дикарь. Книга первая

Он всегда старался держать свой разум в чистоте и кристальной ясности. От пережитого безумия и нечеловеческого кошмара, после которых едва ли возможно остаться при своём уме и не сойти с ума, он понимал, насколько ему это необходимо. Оставаться собой. Помнить всё до мельчайших подробностей и следить за происходящим, не пропуская самых важных деталей. Ведь дьявол кроется именно в мелочах. А если ты дашь себе слабину, что-то не заметишь для тебя крайне важное, тогда, считай, ты потеряешь одну из главных возможностей освободиться. Или упустишь нужный тебе момент – нанести смертельный удар по врагу.

- Пей, животное! И не заставляй меня применять силу. Я и так ждал больше недели, чтобы зажили твои грёбаные синяки с ссадинами. Если и в этот раз что-нибудь учудишь…

Как ни странно, но когда пытаешься выжить, понимать совершенно когда-то чужой для тебя язык начинаешь довольно быстро. Правда, до сего дня прошло уже несколько месяцев (включая долгие утомительные перелёты в жутких железных штуковинах и клетках), поэтому приходилось подстраиваться к новым условиям и учиться новым вещам буквально с ходу и налету. Иначе… Иначе тебя просто расчленят на куски и скормят более ценным, чем ты, экзотическим хищникам, за которыми ухаживали в соседних и намного благоприятных для жизни вольерах.

- Клянусь своим единственным глазом, я на тебе не оставлю ни единого живого места и попросту спущу с тебя шкуру! Буквально!

Он называл про себя этого лысого, со сбитым бесформенным телом надсмотрщика и отвратительной, постоянно лоснящейся физиономией вечно озабоченным орангутангом. Потому что Лин таким и был. И, видимо, с самого рождения. Казалось, этот человекоподобный примат вырос именно в этих стенах, постоянно только тем и занимаясь, как муштруя новых рабов и пропуская каждого через свой собственный неестественный отбор, как через огромную мясорубку с разными насадками. Причём выживали немногие, и Каллену каким-то чудом удалось стать одним из этих счастливчиков.

А ещё его так называемый законный хозяин запретил Лину использовать новенького в качестве своих сексуальных утех. Хотя тот пускал на Каллена слюны едва не с первого дня их знакомства, обещая добраться до девственной задницы молодого раба, как только подвернётся для этого подходящий момент.

Поэтому он и бдел каждый божий день, не говоря про ночи. Высыпался из-за этого, правда, очень плохо, но молодой и крепкий организм пока ещё держался на должном уровне, даже когда его насильно кормили какими-то таблетками и кололи в вены или в кожу неизвестными жидкостями.

- Что это? – простые слова и выражения Каллен, конечно, выговаривал с жутким акцентом, но Лин его прекрасно понимал. И сейчас тоже, когда пихал в рот прикованному за руки к стене рабу бутылку из странного материла с очередным незнакомым напитком.

- Эликсир внеземного блаженства! – надсмотрщик расширил свои маленькие поросячьи глазки, явно издеваясь над неосведомлённым парнем, которого ещё пару минут назад привели в кандалах из общей купальни, хорошенько отмыв там под шлангами еле-еле тёплой водой, а потом удалив с кожи едва не весь волосяной покров. Причём даже с гениталий. Одевать его, естественно, после этого никто не собирался, снова приковав к стене его отдельной клетки и обездвижив таким образом на неопределённое время.

- Пей, животное. Или сломаю тебе ключицу. А потом буду ломать по выбранной кости каждые пять минут, начиная с рук.

Конечно, Лин блефовал. Приходивший сюда пару часов назад от хозяина поверенный приказал подготовить нескольких рабов (включая Каллена) к какому-то выходу и, не дай бог, покалечить за это время хотя бы одного. Иначе всем надсмотрщикам вычтут из жалования за любую незначительную царапину на теле того или иного невольника приличную сумму.

И всё же рисковать понапрасну не хотелось. Поскольку Лин был тем ещё ублюдком и мог даже пожертвовать собственной зарплатой ради столь любимого для него удовольствия – изуродовать приглянувшуюся ему жертву до состояния бесформенного мясного фарша. А Каллену подобный расклад (и тем более сейчас) был ни к чему. Правда, пить неизвестно что тоже не хотелось. Но разве у него был выбор? Если будет нужно, Лин вольёт в него эту жижу другим путём, например через специальную трубку с воронкой на другом конце, которую вставляют в глотку буквально.

- Хороший мальчик. Вот так. Умница. Я знал, что ты не совсем потерян для нашего общества. Того глядишь, сегодня даже сумеешь вытянуть свой счастливый лотерейный билетик. Жаль только не я буду первым, кто распечатает твою нежную попку по полной.

Сколько же ему пришлось приложить усилий, чтобы не увернуться головой и не вцепиться зубами в лоснящийся от пота мясистый нос надсмотрщика и не разжимать челюстей до тех пор, пока не откусит этот мерзостный отросток до самого основания. Рисковать жизнью ради столь мелочной мести? Увы, но второго шанса ему уже никто после этого не даст. Поэтому пришлось засунуть свою не вовремя проснувшуюся гордость куда подальше и проглотить принесённую жидкость едва не до последней капли.

Как ни странно, но по вкусу это оказалась обычная вода с примесью чего-то полукислого и сладкого с лёгкой горчинкой, отдающее какой-то незнакомой травой (или же смесью трав).

- Молодец! Сегодня ты радуешь меня своим покладистым поведением, как никогда. Надеюсь, своих новых хозяев тоже не разочаруешь. Иначе, я не ручаюсь за твою жизнь.

Что это значило, Каллен мог лишь догадываться. Да и где-то через пять минут начало действовать выпитое им зелье. По-другому его и не назовёшь, особенно после того, как оно принялось влиять на раба. Причём в это же время в клетку вошла ещё парочка помощников Лина – два внушительных мордоворота с «удавками» на бычьих шеях, указывающими на их привилегированное среди других бесправных наёмников положение.

Обнажённого узника сняли со стены, нацепили хромированные кандалы и начищенный до блеска ошейник из какого-то чёрного металла, который оказался прочнее и легче железа в разы. После чего вывели из клетки и потянули в сторону выхода из окружавшего их каменного лабиринта, в котором Каллен успел провести не менее двух недель. Казалось, он и в самом деле прожил всё это время в настоящем аду и теперь шёл под прицелом десятков глаз от таких же, как он, обречённых несчастных, смотревших на него со всех сторон из соседних звериных клеток, растянутых в несколько рядов по всему пролёту бесконечного коридора.

Он не знал, как не сошёл здесь с ума и как продолжал соображать даже под действием выпитой им настойки. Хотя, нет. Знал. Ведь если он не будет держать себя в руках, а свой рассудок в должной чистоте, все его предыдущие старания окажутся напрасными.