Глава 12.

Он хмурится, замечая меня, перебирающую ногами у самого выхода. Осматривает с ног до головы. Ни приветствия, ни вопросов. Только прожигающий шерстяную ткань взгляд. Уже раздевший меня до самой сути, снявший кожу и превративший ее в раскаленный металл. Так мне стало жарко и нечем дышать.

Он отходит на шаг, и я понимаю, что пропускает к себе. В логово зверя. В обитель зла и порока.

И я тут же в него устремляюсь. О смелости или безрассудности такого быстрого поступка я буду размышлять потом. Он останавливает меня бархатным басом. Как ударом обернутого тканью шарика:

— Кофе или чай?

— Чай, — говорю, даже не поднимая головы, замирая на пороге, и чувствую, как меня накрыло тенью его тела и аурой власти, что он источает.

— Что ты там блеешь?

— Чай, — говорю громче и чувствую несильный, но безапелляционный толчок в спину.

— Рината. Быстрее. Кофе мне. Чай Нине.

Проходя в этот огромный, сияющий чистотой и богатством кабинет, я невольно зажмуриваюсь от удовольствия, представляя себе лицо «Ринаты». Но тут же снова себя спрашиваю: а не жена ли она ему?

— Не жена, — слышу в ухо, но, обернувшись, вижу только дверь. А Борис Александрович уже за столом. Уже смотрит на меня, чуть сведя брови, и кивком головы указывает на кресло посетителя.

Показалось? Разве можно так быстро передвигаться, имея такие габариты?

Но я не занимаю его внимание.

Ему звонят снова и снова.

Разница между трелью телефона несколько секунд, в которые мы перебрасываемся взглядами, и я снова увлекаюсь рассматриванием богатой обстановки.

Краем глаза замечаю, как он не положил трубку на аппарат, а бросил рядом.

— Нина, — привлекает он меня бархатной грубостью, и я с трудом, но перевожу взгляд с рассматривания вида за окном на него.

Захлебываюсь непонятными самой себе чувствами.

— Мой день расписан по секундам. Через пять минут мне надо выдвигаться. Так что я жду, что ты сама скажешь причину своего появления.

На мое молчание он чуть наклоняется над столом и поворачивает голову, заглядывая мне в глаза.

— Или ты предпочитаешь, чтобы я сам сказал?

Моя нервная полуулыбка – кивок заставили его откинуться в кресле и даже взглянуть на чай, к которому я так и не притронулась. Боюсь, дрожащие руки не дадут мне сделать и глотка.

— Тебе еще рано благодарить меня так, как ты себе придумала.

Я раскрываю глаза от удивления. Он так точно меня понимает, что становится страшно. Сглатываю.

— Что значит рано? – говорю охрипшим голосом.

— Боюсь, учить тебя прямо сейчас сосать у меня времени нет. А потуги вчерашней школьницы меня вряд ли устроят.

— Я не для этого пришла! — вскакиваю резко. Становится неприятно смотреть в это бесчувственное лицо. В эту морду, как сказал бы отец. Да как у него вообще язык повернулся сказать такое? Кто он такой?!

— А у тебя есть другая возможность отплатить мне за лишение на восемь лет свободы?

Карточный домик, построенный на собственных фантазиях и глупости, в миг рушится, и я отворачиваюсь, чтобы смахнуть чуть выступившие слезы. Каков подлец, а?! Я к нему с благодарностью, с трепетным даром «Спасибо», а он выставил меня на уровень проститутки.

На мои слезы и дрожащие губы он ничего не говорит, только берет со спинки стула свой пиджак и в пару шагов подходит ко мне.

Нависает. Давит. Буквально бьет в нос своим запахом, что был так близко в ту ночь в машине.

— Неужели вы каждую шлюху спасаете от тюрьмы, прежде чем трахнуть? – говорю очень смело, но тело готово растечься в ногах, как желе. Дрожать под настойчивым, безмолвным приказом поднять голову.

Когда я качаю головой, давая понять, что не одна из его собак и на команды не откликаюсь, он жестко хватает мое лицо двумя пальцами, сдавливает щеки и вынуждает задрать голову. Господи, какой же он огромный. В близи почти животное. Монстр.

— Следи за языком, Нина. От тебя я не хочу слышать ругательств.

— А мне наплевать, чего вы хотите, а чего нет. Я не собираюсь учиться минету! – шиплю, хочу отвернуть голову, но рука не дает даже пошевелиться.

— А ничего другого ты пока предложить мне не можешь.

Его слова, как ушат с ледяной водой. Я задыхаюсь, словно тело поливают и поливают. Ничего. Ничего из себя не представляешь, Нина. Такое же мнение у его секретарши.

— Я не собираюсь…

Большой палец вдруг касается моих губ, сбивая мою, достойную профсоюзного собрания, речь, мнет их, заставляя рот открыться. Пускает по телу двести двадцати вольтовой ток. При этом выражение лица не меняется ни на грамм, только взгляд. Кажется, зрачок полностью заполнил серебристую радужку.

Палец оказывается на языке и пробирается дальше. И меня почти гипнотизирует его натиск, его солоноватый вкус кожи. Его взгляд. Магнат делает движение пальцем в моем рту, заставляя имитировать тот самый минет, потом размазывает влагу по губам и резко отстраняется. Чеканит шаги к выходу.

— Зачем вы меня спасли?! — все-таки срываюсь на обиженный вскрик.

— Никогда не повышай на меня голоса, Нина, — говорит он, не поворачивая головы, а затем все-таки отвечает. Словно бьет хлыстом по лицу. – Не мог же я позволить своей будущей жене сидеть в тюрьме.

Так и оставляет с ответом на один вопрос. И кучей новых. Одну.