5

Чуть позже, возвращаясь из зала совещаний, где Велдон принимал главу Тайной службы, а затем и Эмирин, он вновь вернулся мыслями к Шайне.

Значит, Коул… Императору почему-то стало неприятно, когда он подумал, что она водила его в бордель, в котором выросла. Глупое чувство, похожее на собственничество и ревность — он никогда не страдал ничем подобным. Но мало того — к этому чувству примешивалась ещё и зависть. Велдон завидовал Коулу. Он может ездить с Шайной по городу, сможет и ухаживать за ней, если захочет. А сам он способен только сидеть в библиотеке и, притворяясь её хранителем, помогать девочке с учёбой.

Что ж, Коул — хорошая партия для Шайны. Даже, можно сказать, лучшая. Второй наследник Повелителя, как-никак.

Император наконец достиг своих покоев и, оставив стражу за дверями, вошёл внутрь. Пересёк небольшую гостиную и направился в спальню, но застыл на её пороге.

На кровати, в развязанном платье, спущенном с одного плеча, сидела графиня Лизель — одна из придворных дам принцессы Даниты. Велдон несколько раз приятно проводил с ней время — графиня была молода, умна и очень красива. Светловолосая и голубоглазая, с белой кожей. Его бесило только одно — Лизель старательно пыталась во всем скопировать Эмирин, и это частенько раздражало.

Многие придворные дамы пытались сыграть на любви императора к ректору академии. Об этом его чувстве, разумеется, никто не знал точно, но все догадывались, ведь оно существовало слишком давно. В то время Велдон ещё не умел скрывать эти самые чувства, поэтому слухи ходили... и многие помнили о них до сих пор.

Поэтому теперь одни придворные дамы красили волосы и меняли цвет глаз, другие начинали носить белые платья и ходить босиком, третьи копировали жесты и улыбку. Велдону было смешно. На самом деле ему было безразлично, блондинка рядом с ним или брюнетка — женщин он делил совсем по другим признакам.

Одни женщины — такие, как графиня Лизель, — были хороши для постельных развлечений. Преимущественно одноразовых.

С другими было интересно разговаривать и вообще дружить. Такой была Роза Тарс.

А с третьими хотелось провести вместе жизнь. И раньше Велдон думал, что подобной женщиной для него навсегда останется Эмирин, но… кажется, он ошибся.

— Ты что здесь делаешь? — спросил он спокойно, проходя в спальню и начиная расстегивать камзол. Император ненавидел эти парадные камзолы, которые по этикету нужно было надевать на совещания — тёмно-красные, с золотыми петельками, кучей пуговиц и воротником-стойкой, они были способны удушить человека без верёвки и мыла.

— Хотела сделать вам сюрприз, — ответила Лизель, поводя плечом, отчего платье съехало сильнее. Красивое плечо, белое, как молоко. — Не ругайте стражу, пожалуйста — они меня тщательно досмотрели прежде, чем пропустить сюда. И главный придворный маг тоже…

— В этой авантюре и Аравейн участвовал? — усмехнулся Велдон, сбрасывая наконец камзол. Теперь переодеть промокшую от пота рубашку, надеть более скромную жилетку — и готово. Советников на сегодня больше не предвидится, так что можно быть не при полном параде.

— Да, ваше величество. Он тоже считает, что вам нужно… отвлечься. — Лизель игриво усмехнулась, встала с кровати, и дальше развязывая шнуровку спереди — император с интересом следил за её движениями. Развязала, спустила платье до пояса. Под ним, к его удивлению, ничего не оказалось, кроме обнажённого тела.

Велдон вдруг подумал о том, как это нелепо — приходить к мужчине и предлагать себя. Что хуже — держать бордель, обеспечивая в нём все условия для того, чтобы девушки не умирали от болезней, или вот так бесстыдно обнажать грудь перед императором? За место во дворце, за подарки, за возможность выйти замуж. И возьмут ведь. Невзирая на то, что обычная шлюха, просто императорская. Но чем он отличается от других мужчин? Разве у него другая анатомия?

— Вам нравится? — с придыханием спросила Лизель, сделала шаг вперёд и положила его руку себе на грудь. Велдон задумчиво сжал розовую плоть, потянул, покрутил — и графиня застонала, задышала тяжело, закатывая глаза.

Почему так тошно? Ведь подобное с ним происходило всю жизнь, если не считать Триш. Ни капли искренности не было в этих стонах и закатанных глазках. Порой Велдону казалось, что его женщин больше возбуждает то, что он император, а вовсе не поцелуи и ласки.

Вдруг вспомнилась улыбка Шайны. И румянец на её щеках. И настоящее, неподдельное смущение. И глаза цвета предгрозового неба, которые смотрели на него, как на человека, а не как на ходячий титул.

Император всегда считал: надо пользоваться тем, что предлагают. Но сейчас ему вдруг показалось — если попользуется, что-то потеряет. Не в Шайне, нет — в собственной душе.

Что-то, чего там и так осталось немного.

— В другой раз, Лизель. Уходи, — сказал Велдон ровно и спокойно, дождался, пока она молча оденется и выйдет из комнаты — возражать графиня и не подумала, дурой она не была, — и пошёл к шкафу с одеждой.

Когда-то очень давно Триш называла его романтиком. Наверное, она всё же была права.