6. 9 марта

Теперь я смотрю удивлённо на Иля, он улыбается пару секунд, а потом объясняет:

— У меня мама раньше свадебные платья шила. На дому. К ней очень многие обращались, и даже из других городов приезжали. А я с детства ей помогал. Нравилось мне это. Три года назад мама умерла и… как-то так получилось, что стали звонить мне. И вот теперь свадебные платья шью я.

Стою, перевариваю информацию. Вот это поворот! Иль, оказывается, мастер по свадебным платьям, и всему его научила мама, которая…

— П-прости, что напомнил, — тушуюсь я.

— Да всё нормально, — машет он рукой. — Лучше скажи, как тебе моя мастерская?

Я ещё раз осматриваю комнату и теперь замечаю, что она как бы поделена на две зоны: рабочую со столом и, наверное, примерочную с диванчиком и зеркалом.

— Потрясающе, — искренне говорю я.

Иль сияет от гордости. Очень хочется его такого сфотографировать. Но мне неловко начинать. И что я за фотограф такой дурацкий, который снимать стесняется?

— И-и… — тяну я и перехожу сразу к делу: — С чего начнём?

— Может, с чая? — предлагает Иль.

А я с охотой соглашаюсь. Чай однозначно поможет расслабиться и снимет неловкость.

Двигаюсь за Илем на кухню, которая оказывается большой, светлой и удивительно уютной. Иль разливает чай, а я усаживаюсь за стол и думаю, что… Что как-то не похоже, чтобы кто-то ещё тут, кроме Иля, жил. Уж очень тут всё устроено под него. Даже на кухне чувствуется именно его рука, его атмосфера. В чём именно это проявляется, сказать сложно, это что-то неуловимое. Какая-то лёгкая, весёлая небрежность царит во всём.

— Кукисы! — прерывает мои мысли Иль и ставит на стол блюдо с большим явно ручной работы печеньем. — Мои любимые. Рекомендую. Продаются в булочной за углом. Больше нигде таких вкусняцких я не покупал.

Затем он ставит передо мной чашку с дымящимся чаем и садится напротив. Вдыхаю горячий аромат, явно улавливаю клубнику. Аккуратно пробую. Не ошибся — и правда клубника! Затем, следуя примеру Иля, беру печенье и… чуть ли не глаза закрываю от удовольствия. Настолько оно свежее, мягкое, вкусное. А эти кусочки шоколада просто восторг. Слов не хватит, чтобы описать.

Показываю большой палец Илю, тот довольно улыбается, потом улыбка становится хитрой.

— Спрашивай уже, что хотел спросить, — говорит он.

— Э-э… — тяну я, не понимая о чём он.

— Ну наверняка же ты думаешь, откуда у меня такая хата и почему я в ней один живу.

Смущённо кашляю и утыкаюсь в кружку.

Неужели у меня всё на лице написано?

— Да не парься ты, — машет рукой Иль. — Ты не первый, кто задаётся этими вопросами. Квартиру мне папаня отвалил, когда из родительского дома выпинывал. Типа, исполнилось восемнадцать — вот тебе жилплощадь и вали отсюда, сынуля, с глаз моих долой. Ну а что? Он человек уважаемый, дирехтур строительной фирмы! Наследник у него есть — брательник мой старшой. А я чмо какое-то косплейное. Лучше избавиться, чем пытаться исправить это недоразумение.

Иль говорит всё это весело. Но ситуация невесёлая совсем. Отец от родного сына, считай, отказался. Видеть его не хочет. И подозреваю, что увлечение косплеем тут постольку поскольку. А основная причина в ориентации Иля. Не принял такое его отец, не смог мириться и отослал сына от себя. Хоть жильём обеспечил — и на том, как говорится, спасибо.

Я пытаюсь представить, переложить ситуацию на себя, как бы, например, моя матушка к такому отнеслась, сообщи я ей такую новость. И мне кажется, что она бы поняла. Может быть, не сразу. Может быть, расстроилась. Но поняла бы. И приняла. И уж точно бы не стала прогонять меня, рвать семейные связи.

— Ты что-то погрустнел, я смотрю, — прищуривается Иль и откусывает полпеченюхи, прожёвывает и продолжает: — Не стоит. Вот реально не стоит переживать. Мне так даже лучше. Да, мне попервости капец как самому всё делать было непривычно, не умею и «а-а-а! помогите-спасите!». Но во-первых, я всё же не один. Это папаша от меня отказался, а брат-то нет. Он и деньгами поможет, и просто подскажет что-кого. Например, вот эту кухню он покупал. Тут же голые стены были, когда сюда въехал. Во-вторых, я со всем разобрался, научился и вот вообще не бедствую. И в-третьих, мне реально так лучше. Если бы папаня меня не турнул из дома, я бы сам оттуда сбежал. Как вспомню, так вздрогну. Я ж некондиция, и папашка периодически пытался меня подтесать по своему разумению. А меня, сколько не подтёсывай, всё равно по-своему расту. А отец, если бы задался целью, ломать бы меня начал. И я что-то не уверен, что выдержал бы. В лучшем случае взбрыкнул бы и сбежал. Так что, когда папаня отослал меня куда подальше, он сделал мне этим самый щедрый подарок, — заканчивает Иль, доедая печенье.

М-да, действительно, так оно, может, и лучше для Иля. Да и для отца его тоже. Если бы тот решил не отпускать сына, а продолжил попытки подстроить под себя, то ничем хорошим бы это не закончилось. Конфликт бы только обострился, Иль разругался бы с отцом в хлам и просто сбежал. Возможно, и отец его это понимал, поэтому и отпустил. И не просто так, по типу иди куда хочешь, а квартиру дал.

Смотрю на улыбающееся лицо Иля и понимаю, что несколько неправильно о нём думал, неправильно воспринимал. Вернее, не совсем. Да, он весёлый, жизнерадостный болтун, способный рассмешить даже меня. Но это одна сторона. А сейчас он раскрывается передо мной другой стороной — ранимой, болезненной. И пусть при этом он улыбается, я же понимаю. Я всё понимаю. А ещё я понимаю, что, несмотря на своё балагурство и детскую открытость, Иль, пожалуй, самый взрослый человек из всех знакомых мне сверстников. Ну не знаю я ещё одного такого человека, который в двадцать лет занимался бы своим делом, при этом полностью себя обеспечивая. А Иль же ведь ещё и учится! Как он всё успевает?