Поместье диких роз. 4-7 глава

IV

Элла, опечаленная отсутствием ласки со стороны Николая, посвящала драгоценное время юной Марине. Вся любовь её без остатка, по крупицам, дарствовалась миленькому существу, отчего последнее росло счастливым и беззаботным.

Когда Марине исполнилось десять, белокурость её принялась уступать место золотистому каштану, а прежняя худоба – нехарактерной женственности. Девочка обожала следить за тем, как пишет картины дядя Максим, к тому моменту значительно продвинувшийся в своём мастерстве.

На смену активным играм, требующим от ребёнка такого качества, как резвость, пришли рисование и пение. А ежедневные хлопоты - что неудивительно - не входили в рано сформировавшийся точный круг интересов. Элла же принимала на себя роль не только Марининой матери, но и матери Лины. Таким образом, обе прелестницы были сполна обеспечены чистым детством.

Одним ясным июньским днём Марина, будучи радостнее обыкновенного, что было вызвано предвкушением празднования дня её рождения, вбежала в мамину комнату и принялась трясти матушку изо всех сил в попытке разбудить её. Но те попытки были тщетны, и Марина, осознав это умненькой светлой головкой, рухнула на колени, заливаясь слезами. Изнурённая женщина со светлой душой скончалась во сне, оставив Марину без самого родного человека в первый - а Лину во второй в её жизни - раз.

V

Яркое июльское солнце слепило глаза нежным касанием ясных нарцисцевых лучиков. Такова звёздная ласка. Ароматный бриз слабо покачивал гулливеровские деревья с насыщенно-зелёными кронами. Птицы складно чирикали, разрезая в полёте крыльями воздух.

Марина, подражая талантливым пташкам, напевала незамысловатую мелодию, подыгрывая себе на фортепиано, которое могло бы послужить экспонатом в Русском музее. Это была весёлая песнь, помогающая отвлечься от мрачных мыслей, слишком мрачных для столь юной особы.

Герда попивала горячий чай с приготовленным Бертой кексом, отклонившись в венском стуле за круглым раритетным столом и наслаждаясь пением внучки.

Пёсик с шерстью гименокаллисцевого цвета, подаренный Лине на прошлый Новый год, смирно лежал у ног хозяйки в просторной гостиной, вместе с остальной семьёй.

Кларисса вышивала марганцеватый цветок ириса на флавгризевой канве, а Ада – пренеобычный ребёнок – спала в питайевой кроватке так, что не было слышно даже дыхания.

Берта крутилась на кухне, замешивая тесто для любимого торта «Зи́лихкаит», готовя его по вековому фамильному рецепту, который хозяйки передавали друг другу из поколения в поколение и которому Берта уже учила Лину, однако та не проявила к данному занятию интереса более, чем лицезрение чужой работы.

Николай, читающий, сидя по правую сторону от Герды, исторические справки, приподнялся в раздумье и причалил к берегам Клариссы, на что та не обратила ни малейшего внимания.

- Кларисса, вы можете сегодня вечером зайти ко мне в комнату? – сказал он тихо.

- Зачем? – не отрываясь от дела проговорила она.

- Мне хотелось бы кое-что с вами обсудить. – Николай понизил голос, отчего разговор стал заговорщически таинственным.

- Хорошо. Раз вам так хочется.

Услыхав удовлетворяющий его ответ, Николай ринулся прочь.

Олежа – маленький принц – бегал по холлу, радуясь тёплому деньку. В конец он успокоился, увлёкшись игрой с уменьшенной моделью старинного поезда, располагающегося в дальнем углу Ламинариевой гостиной.

Широко распахнув двустворчатую дверь, ворвался Оксан, не без помощи Максима ведя огромный стол с сооружением по типу принтера на кляйневых колёсиках.

- Дамы и… дамы! – после этого те, кто не вздрогнул от грохота импровизированной повозки, обернулись. – Время моих упорных трудов не прошло зря, а в доказательство представляю вашему вниманию персофон! Вы спросите: «Что оно делает?» Я отвечу вам! Персофон сотворит из вашего почерка уникальный шрифт! Вам стоит только написать несколько слов, чтобы указывались все буквы нашего с вами алфавита, положить листок сюда, - Оксан показал на боковое отверстие персофона, напоминающее дисковод, - теперь вы можете набрать на этой клавиатуре любой текст, который желаете. Он будет виден на дисплее, и персофон напечатает ваш документ вашим же почерком, будто вы писали его от руки!

- Невероятно! – не дав договорить Оксану, воскликнула Герда.

- Оксан, вы молодец! – послышался голос Лины.

- Здорово! – воодушевилась Марина, успевшая расстроиться из-за прерывания её арии.

- Зачем это нужно? – оценивающе смотря на аппарат, произнесла Кларисса, после переведя не менее критичный взгляд на учёного.

- Как «зачем»?! Это же прорыв в науке и технике! Совершенно новое изобретение, не имеющее аналогов!

- Риса, ну что ты в самом деле. – начала Герда журить дочь.

- Вот, попробуйте. – продолжал первооткрыватель.

- Ох… - умоляюще вздохнула Риса, но, тем не менее, приблизилась к странному аппарату.

- Так, хорошо. – сказал, помедлив, Оксан, - Теперь напишите что-нибудь на листочке… Вот, листочек, держите.

Кларисса неохотно взяла данный ей лист слегка потрёпанной бумаги и написала запомнившуюся ей фразу: «Здесь один неизвестный был убит другим неизвестным».

- Отлично. – приободрённо сказал изобретатель, увидев, как женщина поставила точку. –Бросьте его в место, которое я называю листоприёмником. Сюда. И смотрите.

Риса сделала всё, как ей сказали. Вдруг машина затарахтела. Шум, при котором Оксан периодически подёргивал рычаги, нажимал кнопки, длился минуты две. Когда никто не ожидал, питиевая лампочка сбоку персофона загорелась прострелевым цветом.

Из самого нижнего отверстия модернового принтера вылез лист стандартного формата. Риса аккуратно и робко взяла его, и неподдельное удивление застыло на её нежном лице.

- Это же мой почерк!

- Невероятно! – воскликнула Герда, стоящая поодаль и выглядывающая из-за плеча дочери, - Вы волшебник!

- О, что вы? Просто учёный, - со скромным видом проговорил Оксан.

- И что это за текст? Я ничего не вводила на этой вашей клавиатуре, - прерывисто продолжала ошеломлённая женщина, по-прежнему не находящая сил поверить собственным глазам.

- Сей текст является, так сказать, стандартным, - мужчина заумно растолковывал суть простых вещей, - Я ввёл его заранее, чтобы проверить работоспособность машины. Это отрывок из моего любимого стихотворения «Sens» Бертрана Жекарде.

- Что ж, я признаю, что это изобретение необычно и ново, однако, - Кларисса говорила, стойко выдерживая тяжеловесный взгляд учёного, - я не верю, что оно найдёт своё предназначение.

Оксан чуток огорчился, но не подал ни малейшего вида, оставаясь официально холодным, что не соответствовало жизнерадостной натуре холерика.

***

В дверь постучали.

- Снова здравствуйте, - неохотно промолвила Кларисса, вступая за порог помещения, окутываемого будуарным освещением.

- Здравствуйте. Я рад. Что вы пришли, - улыбаясь и вставая с искусного кресла, произнёс Николай.

- Вы хотели меня видеть?

- Да, всё верно. Мне нужно кое о чём с вами поговорить... Можно на «ты»? – заученно протягивал мужчина, придавая каждому слову неповторимое значение.

- Можно, - ответила Риса, хоть этого и не требовалось.

- Кхм, так вот. Понимаете… В общем… Я хочу сказать… Вы увлекаетесь историей, мировым прошлом, жизнь наших предков, ведь так? – менее уверенно продолжал судья.

- Так.

- Отлично! Значит вы в силах и знаниях мне помочь! – Николай восторженно восклицал, тряся хрупкую молодую женщину за плечи.

Кларисса отпрянула в необъяснимом ужасе.

- В чём состоят мои обязанности? – вопросила она, принимая отторжённый облик.

- Ну… Вы поможете мне? Необходимо найти одно незаурядное дельце, случай, произошедший более двух веков назад в Испании.

- Ладно, без проблем. – отстранённо бросила женщина и поспешила удалиться.

VI

Кларисса мигом нашла и проанализировала волнующее Николая уголовное дело. «Молодец!» - ласково хвалил он женщину, гладя её по голове. И тогда, в ту секунду, Риса поняла, чего бы ей действительно хотелось, чего не хватало и чем она желала заниматься. Жизнь окрасилась в новые цвета, более яркие, чем прежде. Молодая женщина с удовольствием оказывала помощь мужу покойной сестры, начиная чувствовать интерес не только к работе, но и к близкому ей человеку. Николай же был целиком погружен в океан забот, вызванный нагрузками на работе, не дающими мужчине возможности даже думать о чём-либо, помимо связанного с его профессией.

- Коля, - тихо проговорила Кларисса, однажды подойдя к статному брюнету, наблюдавшему за сиянием красной Луны на чёрном небосводе, - я давно хочу тебе сказать… Я… Ты мне нравишься.

Николай, словно не слыша её, молчал, как ни в чём ни бывало.

- То есть…я… я люблю тебя! – вырвались из её уст пылающие слова, приобрётшие силу после десятилетий подавления условно-необходимыми правилами.

Господин, озаряемое лунным светом лицо которого виднелось во тьме ночи, не шелохнулся. Было очевидно – он и ранее догадывался, что сей диалог состоится, но не ждал, что именно сейчас: он не чувствовал себя подготовленным. Николай знал, что тот мимолётный любезный взгляд, те быстрые прикосновения, тот мягкий высокий голос не случайны.

Осознав невзаимность переполняющей сердце любви, Кларисса, не сумев сдержаться, спустя пару мгновений крикнула в лицо Николая оскорбление, окончательно освободившись от оков условностей, и выбежала из ненавистной ей комнаты.

На следующий день Николай получил известие от Берты, которая, подобно матери, всегда была в курсе событий. Записка с коротким текстом, окаймлённая серебристым узором – фамильным знаком семейства Айнзам, гласила:

«Дорогой Николай, спешу сообщить вам печальную весть. Кларисса сегодня утром, в пять часов тридцать две минуты, была найдена мною лежащей в ванне с перерезанным горлом. Я знала о её чувствах к вам, но не пытаюсь (и не желаю) винить в произошедшем вас.

P.S. Не делайте глупостей.

Берта.»

Несколько минут Николай находился в ледяном ступоре, но, опомнившись, выдвинул ящик рабочего стола и, слегка помедлив, рывком схватил лежащий там начищенный револьвер.

Через семь секунд тело, именовавшееся Николаем, покоилось сродни револьверу в злополучном ящике дубового секретера.

VII

Трагические события, обрушившиеся как снег на голову, не укладывались в сознании привыкших к размеренной жизни людей. Берта, боявшаяся повторить судьбу одной из своих сестёр, с целью не нагружать себя «лишними» заботами, отправила Марину и Лину в школу-интернат, оставляя малолетнюю Аду и излюбленного сыночка у сердца. Девочкам в изолированной школе жилось, хоть и непривычно, но не так тяжело, как могло казаться изначально. Пробыв в небольшой, плохо обустроенной школе для девочек, Лина простудилась, а, проявившая невольно для самой себя заботу, Марина ухаживала за кузиной, примеряя роль матери, которой у Лины, можно сказать, никогда не было. Но контакт с больными людьми редко проходит без последствий: уже через неделю столь сентиментальная и позитивно настроенная в собственных намерениях Марина слегла. Две сестры, греясь и сохраняя надежду, жались друг к дружке, не ожидая помощи извне, и не без основательно: о юных созданиях позабыл весь мир. Вскоре обе девочки, оставаясь, однако, верными наилучшим убеждениям, умерли, оказавшись в итоге в нежных объятиях смерти.

Узнав страшную весть, Герда, нёсшая на руках ничего не осознающую и оттого счастливую внучку Аду, подняла, а после резко опустила в ужасе руки. Ада, не издав ни крика, упала по ту сторону, запомнив мир светлым и красочным, словно картины Максима, которых она никогда не видела.

Череда семейных трагедий тянулась неподъёмным бременем над Айнзам. Герда в одеянии вольфрамого цвета бродила по комнатам, будто призрак. Берта не находила себе места, не осознавая происходящего в настоящем, видя перед собой только ушедшее прошлое. Олег больше не играл так весело: он ощущал тяжёлый дух, повисший в воздухе. Максим выражал испытываемые эмоции в мрачности написанных им произведений, всё чаще приобретающих оттенки тревоги и боли. Оксан, ставший полноправным членом семьи, приостановил работу над совершенствованием персофона, заливая время настойкой с верхней полки буфета. И лишь Зоя по-прежнему перебирала пыльные стопки книг, любуясь на неизменный вид из мутного окна.

Любовь моя, корнет!

Для вас сей пируэт.

Пусть не страшит вас та боль,

Что испытывает влюблённый порой.

Мой милый кадет!

Готов для вас обед.

Пусть не настигнет вас та месть,

Что называют в краях наших «лесть».

«Ох, как же я вас ненавижу,» - пронеслось в голове одинокой пожилой женщины перед тем, как она стремительным движением бросилась в сторону оконного проёма, освобождая от бренной жизни утомлённую душу, отправляясь в неизбежную гавань, именуемую адом, усыпанную бескрайним ковром распустивших свои очаровательные бутоны кровавых роз.

29.04.2019