Глава 4

Разве можно любить извечную войну до крови, до ран, до боли и до оголенных нервов? Войну, где я заведомо давно проиграла, но я бы лучше перестала дышать, чем прекратила это кровопролитие хоть на секунду. Я не люблю его....я с каждым днем, с каждым часом, секундой и мгновением не люблю его всё больше и больше, выше и выше...а может быть ниже...Не люблю там, где нет дна, во тьме, где мне не страшно утонуть и заблудиться в нём, теряя саму себя. Я не люблю его, потому что слова ничего не значат, потому что это больше, глубже, страшнее и опаснее, чем просто любовь...этому нет названия, этому не нужен ни один перевод в мире. Это то, что он чувствует, даже когда я молчу...это то, что можно увидеть в моих глазах или в слезах, дрожащих на моих ресницах, когда я замираю от счастья, едва услышав его голос, или холодею от раздирающей тоски по нему. Он можешь ощутить это кончиками пальцев, касаясь моей кожи...или услышав биение моего сердца и прерывистое дыхание.

(с) Ульяна Соболева. Позови меня

– Номер Одиннадцать!

Зычно произнесла мой номер архбаа. Королева-мать. Неожиданно. Именно мой номер. Почему не первый, не второй, не шестой, а именно мой! И как же передергивает от осознания, что я настолько никто. Настолько никчемная пыль.

– Я – Светлана! – произнесла и подняла на нее взгляд. От собственной наглости все тело зашлось от дрожи и дыхание сбилось. Но если бы не сказала, не я была бы это. А кукла. Мясо. Никто. Я не считала себя никем…Пока…

На меня обернулись все. Как по мановению волшебной палочки, как будто присвистнул невидимый манок, и каждая собака услышала команду «фас». Меня схватили за шиворот, толкнули вперед, опуская насильно на колени.

– Как она осмелилась?

– Какая наглость!

– Ее казнят прямо здесь?

– Боже, что теперь будет!

– Кошмааар!

– МОЛЧАТЬ!

Голос Манаг заставил девушек перестать шептаться в изумлении. И воцарилась адская тишина. Только мое собственное дыхание. Меня держат за шею, тыкая лицом в снег прямо у носков аккуратных сапожек архбаа. Стало жутко…я почему-то вдруг поняла, что значит «выгнать» или «отпустить» – это вовсе не вернуться домой – это умереть. И, возможно, прямо здесь и сейчас.

– Прикажите отрезать ей голову, госпожа! И ваш приказ выполнят немедленно!

Всхлипнула и втянула поглубже воздух. Увидела, как белые сапоги отступают, и на их место тяжело становятся другие – черные, начищенные до блеска, с налипшим по бокам снегом. На пряжке тяжелый вензель с буквой «В». Она похожа на римскую цифру «5», по-готически изогнута, и мне вдруг кажется, что на ее краях застыли капли крови. Дыхание перехватывает, и я больше не могу пошевелиться – потому что знаю, кто стоит передо мной. Собственное сердцебиение заставляет трястись всем телом. Я ощущала его взгляд физически. Каждой порой на своей коже. Он смотрел на меня сверху вниз с вершины своего величия, и я вдруг подумала о том, что принять смерть от его руки, наверное, и есть истинное блаженство. Боже! Что со мной не так! Разве все эти люди не боятся его, разве не проскальзывает в их страхе благоговейная ненависть? А я? Почему я стою перед ним на коленях и…боюсь, что меня сейчас поднимут и оттащат от него в сторону, не дадут дышать тем же воздухом. И…это понимание. Ведь передо мной не человек. Зверь. И запах у него звериный, мускусно-терпкий, едкий. Так пахнет в клетке с хищником…и моя реакция на него неправильная, ненормальная.

Меня ткнули носом ниже, и я невольно схватилась за сапоги руками, а потом прижалась к ним дрожащими губами. Как нас учили. И по-прежнему ощущала, что он на меня смотрит, на мою склоненную голову. Этот взгляд тяжел, как могильная плита, и пронизывает меня словно острыми лезвиями, раскаленными на самом конце. Все эти дни нас учили, что Арх (Император) Вахид – наш Хозяин. Нам вколачивали это в головы, в сердца, хлыстами вбивали в плоть и иглами в язык.

И…да. Я ощутила, что он мой Хозяин. Но не так, как нас учили, а по-другому. Он хозяин каждой моей эмоции, каждого биения моего сердца. Да, вот так наотмашь. С первого взгляда. Так не бывает…скажет кто-то. И, возможно, будет прав. Да, так не бывает. Потому что ничего красивого в этом нет, потому что я… стоящая перед ним на коленях, дрожащая от его присутствия и задыхающаяся от преждевременного сожаления, что это ненадолго, жалкое зрелище. Когда-то я читала про смертельный мгновенный яд. Если его выпить, у человека разрывается сердце, и он истекает кровью. И я тоже глотнула такого яда, когда увидела ЕГО. Потому что перестала быть собой. Этот яд отравил каждую молекулу в моих венах и заменил собой кровь. Я смотрю на свои руки в перчатках, они все еще сжимают его сапоги, мое лицо отражается в блестящей поверхности, и я такая…ничтожная. Такая НИКТО.

Мое сердцебиение молотком колотится в горле и в ушах. Мне страшно, мне больно от его близости, и я точно знаю, что больше не смогу быть прежней никогда.

– Встань!

Впервые услышав его голос, тихо застонала, и сердце сладко замерло. Величественный, с легкой хрипотцой, хищный, как и он сам. Меня подняли с колен, но мои ноги дрожали и, казалось, я сейчас упаду.

– Отойди! – отдал команду, но не мне. Руки на моих плечах разжались, и воздух наполнился запахом чужого страха. Ощущать, как кто-то рядом с тобой боится непередаваемо остро. Чужая паника, суеверное преклонение. Ему прикажут вытащить мне сердце из груди или вытащить сердце себе – он подчинится. Почему? Наверное, потому что это не так больно и жутко, как то, что может сделать сам хозяин.

Рука в толстой кожаной перчатке подняла мое лицо. Я бы могла закричать, если бы не онемела именно в эту секунду, потому что увидела его лицо. Разве это красота? Нет…слово красота слишком пустое, слишком безликое. Эти глаза…ничего красивее я не встречала. Сверхсветлые изумруды. Блестящие, как хрусталь, и холодные, как ледяные кристаллы. Большие, с тяжелыми веками, отягощенные длинными черными ресницами. Ровные, идеальные брови, делая дугу, опускаются к вискам. Резко очерченные ноздри, слегка трепещут…и эти губы в обрамлении аккуратной щетины. Они не просто великолепны – они шедевр невиданного художника. Яркие, сочные, плотоядно чувственные, изогнутые в презрительной складке.

И я могла бы ослепнуть от этой красоты…мне казалось, я слепну и не могу оторваться от этих глаз. От этих зеленых волчьих омутов, по-звериному завораживающих.

Его пальцы на моем подбородке…даже в перчатке жгут кожу, давят на скулы. Жест властный, по-арховски самоуверенный. Так заставляют плебея смотреть на Властителя мира.

– Светлана…, – повторил мое имя, и все мое тщедушное тельце затрепетало от букв, произнесенных его голосом. Словно рука прошлась наглой лаской по всему телу. Заставив затрепетать изнутри настолько эротическим трепетом, что у меня перехватило дыхание.

– На древнем языке архов знаешь, что означает твое имя?

Судорожно сглотнула. Мне казалось, он видит меня насквозь, видит каждую мою эмоцию, видит, как я вся дрожу и…как мне нравится ощущать властные пальцы на своем подбородке.

– Нет…

– Разве я разрешил ответить?

Пальцы сильнее сдавили подбородок, и все мое тело стало ватным.

– Верно…разрешил. Ведь я задал вопрос, а значит, ты должна отвечать. Так вот, твое имя означает Мотылек. Маленький, очень хрупкий мотылек…

Посмотрел поверх моей головы и отпустил мой подбородок, я тут же рухнула на колени у его ног, потому что собственные меня больше не держали. Лишь успела увидеть, как сапоги отдаляются. И ощутить пустоту, как будто до этого его взгляд наполнял все мое существо, владел им, составлял смысл моего существования.

И все? Это конец? Теперь мне отрубят голову, как говорила Манаг?

– Номер Одиннадцать – первый сектор!

Теперь мы стояли группами по несколько человек. Рядом со мной еще три девушки. Перепуганные, дрожащие, как и я. Никто не знает, что означает первый сектор. Никто не знает, куда нас теперь отправят. Может, кому-то эта неизвестность страшна, а я все еще как под гипнозом зеленых глаз. Удивительный цвет…разве в природе бывают такие глаза? Любые оттенки зеленого, но чтоб такие? Я этот цвет видела только у волков.

– Церемония инициации только началась. Сейчас каждая из вас получит свою метку.

Что означало получение метки, я узнала спустя несколько минут, когда меня вытянули на середину круга, поставили на возвышение и, развернув спиной к толпе, содрали с меня верхнюю одежду. Я стояла голая до пояса, прижав руки к груди. От стыда мои щеки стали пунцового цвета. Потому что вся охрана, все эти люди смотрели на меня, включая девушек и саму королеву-мать. Где-то сбоку я услышала голоса, но не видела, кто это разговаривает.

– Отобрал ее себе? Неудивительно. Давно не видела такой красоты среди человечек.

– Мясо.

– Красивое мясо.

– Архбаа отобрала.

– Нет, ОН. Он назвал ее имя.

– Почему ей спустили с рук наглость? Разве ее не должны были казнить прямо здесь и сейчас?

Оба голоса женские. Они говорят позади меня, и я не могу их видеть, но это женщины из свиты Роксаны. Они сопровождали ее, когда она шла к нам.

– Будешь орать и дергаться, сдохнешь уже сегодня!

Голос Манаг заставил съёжиться еще больше, сжаться всем телом. Я не закричала, когда адская боль под лопаткой ослепила меня. По телу прошла волна холода, и сердце несколько раз дернулось, как от удара током. Что это? Что они засунули мне под кожу?

– Номер Одиннадцать, твоя инициация завершена. Метка вошла удачно и находится рядом с сердцем. Номер Одиннадцать теперь принадлежит нашему Государю и носит его букву. Метку нельзя достать, вытащить, испортить. Ее может убрать только Хозяин. При смерти метка застывает вместе с сердцем, но даже через сто или двести лет ваши останки будут хранить печать принадлежности. Любое удаление от периметра заставит активироваться программу казни. Метка просто уничтожит, сожрет сердце рабыни. Как и при неповиновении. Остальные ваши обязанности вам расскажет манхар Сунаг. Ваша новая наставница.

Потом я видела, что случилось с теми, кого не отобрала Архбаа Роксана. Их согнали в кучу, надели на них магнитные наручники и погнали в сторону черных домиков неподалеку от забора. Девушки истошно кричали, молили о пощаде. Среди них была и Номер Восемь. Когда ее протащили возле меня, она закричала:

– Вы все будете там, все попадете в эти клетки или сдохните под ним. Он не человек… лютый зверь. Зверь. Не радуйся! Ты не избранная! Ты мертвая! Мертваяяяяя….! – показывая на меня пальцем. – Не считай себя особенной! Ты сдохнешь первая! Сдохнеееешь! – с какой ненавистью она это проорала, что у меня все тело содрогнулось. Почему она меня ненавидит? Я же была близка с ней. Мы…дружили. Потом я узнаю. Что здесь никто и ни с кем не дружит. Здесь и понятия такого нет, как и о других чувствах. Нет привязанности, доброго отношения, ничего нет. Только исполнительность, покорность, неизменные доносы и слежка друг за другом.

– Сдохнешь! ТЫ!

Ее ударили по голове и потащили уже бесчувственную и окровавленную в сторону сектора семь. Потом я узнаю, что там находится и почему он огражден от остальных.

***

Через час нас уже кормили роскошным обедом в общей столовой. Все ужасы забылись. Мы никогда не ели что-то более вкусное, чем в тот день. Боль под лопаткой и легкое покалывание еще давали о себе знать. Но она была терпимой. Особенно когда все тело содрогалось от наслаждения невероятно изысканной пищей. О боли никто не думал.

После обеда нас отвели на медосмотр. Хотя мы его и проходили несколько раз перед этим, но теперь все отличалось от того, что было в карантине или предотборочном центре, где нами командовала Манаг. Она казалась мне исчадием Ада, но я ошибалась. Сунаг превзошла ее во всем. С нас без разговора содрали всю одежду.

– Убрать руки и стать ровно. Можно подумать, я не видела ваши сиськи-письки. Здесь столько таких, как вы, побывало. А ты…, – она пристально посмотрела на меня, – хоть одна наглая выходка, и я прикажу тебя сечь. Беспощадно, до костей. У меня не забалуешь.

В отличие от Манаг, Сунаг была небольшого роста, худая, с темно-рыжими волосами, собранными в круглую гульку на макушке, и в роскошном белом кокошнике с вышитой короной и буквой V сбоку.

– А теперь слушайте наши правила. Все вы не только принадлежите Государю, вы его былинки, вы его крупинки. Вы носите метку с его именем. Вас отобрали в сектор один – это самый главный сектор в доме. Это покои Повелителя. Ваше время с пяти утра и до заката. После заката вы уходите к себе в комнату. Бродить по дому – запрещено. Разговаривать с представителями противоположного пола – запрещено. Я не Манаг. У меня за каждый проступок будет такое наказание, что вы его навсегда запомните. И не злите меня – а то окажетесь в Столовой!

Тогда я еще не знала, что это означает, что такое Столовая и почему оказаться там страшнее смерти.

– Сегодня полнолуние. Сегодня вас закроют в вашей комнате. Выходить после звука «сабара» запрещено, смотреть в окно запрещено. А теперь по одной взбираемся в кресло. Молча и покорно.

Мы переглянулись. Нас уже проверяли в карантине. Зачем ей нужно это делать снова.

– Ты первая!

Ткнула пальцем в блондинку Номер Пять. Она тяжело вздохнула и влезла на гинекологическое кресло, из-за стеклянной ширмы показалась женщина в белом халате, в перчатках. За ней вышла и вторая с планшетом в руках.

Пока блондинку осматривали и что-то записывали, мы молча стояли голые у стены. Я бросила в окно взгляд на черные дома вдалеке. Туда уволокли номер Восемь. Почему ее не выбрали, не знает никто, как и двух других. Чем они отличались от нас?

– Ушить или поставить скобы. Слишком широкая.

– Не надо, госпожа. Не надооо.

– Язык!

– Ммммм….

Я подняла взгляд на перегородку и снова опустила. Что и зачем ушить – не понятно никому, но блондинка плачет, и ее куда-то увели, накинув на нее голубой халат.

– Ты!

Увели еще одну.

– Не девственница!

– Нет…неправда, у меня никого не было. Никогда. Меня же проверяли. Пожалуйста.

– Девственная плева разорвана?

– Нет, цела. Но анус растянут. Были сношения.

– Наказание, а потом в Столовую!

– Нееет! Пожалуйста! Это неправда. Неееет! Я никогда…. Яяяя…!

– Стража!

Ворвались трое мужчин, скрутили Номер Три и выволокли за волосы из помещения.

– Твоя очередь! – толкнула меня в плечо.

Стало жутко, я набрала в легкие побольше воздуха и шагнула за ширму. Мою грудь и соски ощупали, потрогали спину, бедра, заглянули в рот.

– Месячные регулярные?

Кивнула.

– Зубы здоровые, язык светло-розовый. Немного анемична – выписать витамины. Грудь – размер номер четыре. Соски темно-розовые мелкие, неглубокий пупок. На правом плече родинка, над левым соском еще одна родинка. В кресло!

Взобралась на кресло и зажмурилась, когда мне на живот надавили.

– Зеркало нулевое. Она маленькая.

Что-то холодное скользнуло внутрь, очень неприятно растягивая влагалище, затем так же что-то проникло в анус, и я вся внутренне сжалась.

– Отлично. Хоть одна отвечает требованиям. Поставь десять. Волосы уничтожить на всем теле, родинки вывести. Открой глаза и посмотри на меня.

Я приоткрыла веки, чувствуя себя униженной и раздавленной, все еще с холодной штукой в промежности.

– Секс был? Мужчины трогали?

– Нет.

– Женщины?

– Нет.

– Оргазм испытывала?

– Нет.

– Хорошо. Даже отлично.

Зеркало убрали, и я ощутила облегчение. Спустилась с кресла.

– Одевайся и жди в коридоре.

Одна что-то шепнула другой, и та повернулась ко мне.

– У тебя линзы?

– Что?

– Зрение нормальное или это линзы?

– Нееет. Я хорошо вижу. Линзы не ношу.

Они обе присмотрелись к моим глазам.

– Впервые вижу такие голубые глаза у вас человечек.

– Какой бы она стала, если бы…

– Никакой! Они не становятся уже несколько веков как! Все! Иди!