Глава 5

Кольца неторопливо сжимались, паук ждал, потирая передние лапки, а я думал. В смысле, размышлял. Ну, а что еще остается человеку, кроме созерцания и философии, если бежать некуда, а руками лучше ничего не трогать, а то только хуже будет? Или не будет? Я имею в виду, если все же набраться смелости и потрогать? Потому что позиция непротивления судьбе неизбежно приведет к летальному исходу, а куда уж хуже? М-да, датскому принцу подогнать бы мои проблемы, а то второй век подряд грузит всех своим «быть или не быть»?

— А не дурак ли ты, ваше благородие?!

Как обычно, нужная мысль пришла совершенно неожиданно и без какой-либо привязки к действительности.

Ну, вот кто скажет, с чего я решил, будто бы паутину нельзя разрубить? Только потому что она плохо поддалась в первый раз? Ну так, может, дело не в паутине, а в оружии? Рогатина, при всех ее достоинствах, все-таки принадлежит к колющим видам, а не рубяще-режущим. Да и перо наконечника давненько никто не острил, если вспомнить где я ее приобрел. А у меня на поясе висит без дела шикарный меч…

В общем, до конца додумывать идею я не стал. Время поджимало, причем буквально. Серебристые кольца уже колыхались передо мною на расстоянии вытянутой руки. Я вынул меч из ножен, перехватил его поудобнее двумя руками, занес над головой и со всей дури рубанул, метя в верхнее кольцо…

Рассчитывал я на всякое. Вплоть до того, что этот молодецкий удар станет последним осознанным движением в моей жизни, но никак не ожидал, что зловредная паутина поддастся, словно сотканная из тумана… А потому едва удержал клинок, который пройдя все пять колец, как мираж, по инерции устремился к земле. Разрубленные нити зазвенели тонко, жалобно и исчезли...

Похоже, такого исхода дела не ожидал и паук.

Как только паутинки растворились в воздухе, он припал к земле, издал звук, отдаленно напоминающий возмущенное хрюканье, мол: «мы так не договаривались…» Подобрался и прыгнул.

Я еще только восстанавливал утраченное равновесие, поэтому не успевал ни присесть, ни уклонится. Да и вообще предпринять хоть что-либо осмысленное. Времени оставалось только на то, чтоб направить меч острием в сторону атакующего врага. А уже в следующее мгновение мощные жвала царапнули рукава кольчуги, а в меня, как дуло огромной двустволки, впились полыхающие неутолимым голодом глаза монстра…

Всего лишь на миг оттуда повеяло леденящим холодом, какой-то запредельной ненавистью… но уже в следующее мгновение взгляд паука потух, словно его глаза закрыли тяжелые ставни.

Я еще удерживал его навесу, но уже понимал, что паук мертв. Как и в случае с паутиной, меч легко пробил хитиновый покров его груди и вошел в тело на всю длину клинка.

— Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах…

Идиотский стишок сам всплыл из подсознания. Зато паук словно ждал этой реплики, потому что уже в следующую секунду на месте мертвой тушки, возникло то самое облачко, с которого и начался его визит. Оно медленно сжалось до размеров мяча и стало сползать к острию меча с явным намерением освободиться. Вот только убраться восвояси ему не удалось.

По лезвию клинка пробежала крохотная искра, и темное облачко, бывшее пауком, сперва сгустилось еще больше, до совершенно непроглядной тьмы, а потом — как чернило в авторучку, втянулось в острие меча. Все, без остатка…

Мой клинок после таких процедур заметно потемнел, зато травленная по долу надпись: «Clair nait dans tenebres!» [Свет рождается во тьме] стала гораздо ярче, словно ее только что обновили. М-да, не знаю как насчет рождения света, а что тьма умирает в нем — мне было продемонстрировано самым наглядным способом.

— Ну, спасибо тебе… — я осторожно провел кончиками пальцев по блестящей, как живое серебро, надписи. На ощупь она была значительно теплее всего клинка. — Такие, значит, пироги с котятами. Не простой меч мне достался, а настоящий кладенец. Кто-то сильно напрягся, снаряжая меня в этот поход. Не подскажешь, кто именно?

Меч, как и положено всякому солидному и уважающему себя оружию, молчал, совершенно не собираясь облегчить мне жизнь. Ну и правильно, не его это дело — размышлять, да байки на привале травить. Он все что мог и умел, в бою сказал. А ты, в смысле, я — разумей, как знаешь.

— Развели секретность, блин… Пойди туда, не знаю куда. Кто же так новые девайсы втюхивает? Ни тебе инструкции по эксплуатации, ни руководства для «чайников»…

Я еще немного повертел меч в руках, но ничего необычного больше не увидел. Ни потайных кнопок в навершию, ни сдвигающихся пластин в гарде. Все цельное, прочное, надежное и незамысловатое. С виду самый обыкновенный одноручный меч, коих тысячи, если не считать лозунга и только что проявленных свойств.

— Ладно, разберемся. Но по любому, еще раз спасибо, меч верный и тебе поклон — друг таинственный… — я подмигнул своему слегка затуманенному дымкой, но вполне различимому отражению в плоскости клинка.

Подождал немного, настороженно посматривая вокруг и прислушиваясь, но ничего экстраординарного не происходило. Лес постепенно возвращался к нормальной жизни, отзываясь на тишину шуршанием веток и листвы. Вот только птиц я, как и прежде, не слышал. Не было их тут и все…

Странно, неприятно, но пока не смертельно.

Дольше оставаться на месте не имело смысла. Не ночевать же здесь.

Я еще раз осмотрел место схватки, на предмет наличия остатков паучьей нити, но их не оказалось даже у самострела. Более того, и он сам перестал реагировать на мое присутствие. Даже после того, как я несколько раз потыкал кончиком меча ствол бука в предполагаемом месте расположения «хамелеона».

— Сломался… Ну, ничто не вечно под луной.

Я дурашливо отсалютовал несуществующим трибунам и вложил оружие в ножны. Потом подобрал рогатину и двинулся дальше. В смысле, лицом в неизвестность, оставляя за спиной пройденный путь.

Похоже, это и была вторая линия оборонительных сооружений. Та, которая уже не только пассивна, но предпринимает и атакующие действия в адрес наиболее упорных нарушителей. Самострел — это типа последнее предупреждение, а более непонятливых или наглых интервентов — встречает паук. Решает вопрос, восстанавливает боевые функции «хамелеона» и…

Насчет «и» имеются предположения, но нет фактов. Возможно, «крестоносец» развоплощается до следующей тревоги, а может, как истинный воевода, «обходит дозором». Теперь уж не узнать, поелику спросить не с кого. Отчетливо ясно только одно: впереди по-настоящему сложный участок пути, прежде чем на меня обратит внимание тот, кто весь этот огород городил.

Я не знаю, что это будет — ловушка, засада, страж или какое иное смертельно опасное западло — но в этот раз обойдется без предупредительных свистков и окриков: «Стой! Кто идет?». Враг нападет внезапно, стремительно и мощно, с учетом того, что я смог пройти прежние уровни защиты.

И если я сейчас не поверну обратно, может статься: всего лишь через пару шагов, у меня такого шанса больше не окажется. Так что думай, добрый молодец, и решай: что важнее «грудь в крестах или голова в кустах»? Потому как мертвые, конечно же «срама не имут», но и исправить ничего не в силах...