Глава 3.

Уверенный, с поднятой головой и мужественным подбородком, граф немного пригасил свой дьявольский взгляд и теперь смотрелся как просто красивый и могущественный сеньор, что знает свое достоинство.

Отец провел меня через часовню, передав мою руку графу, и отошел к прочим гостям. Из-за последних довольно просторная часовня показалась мне маленькой, как никогда.

Священник начал читать молитву. Делал он это гораздо быстрее обычного, то и дело поглядывая на графа и крестясь куда чаще.

Кажется, он вообще бы отказался пускать в святую обитель этого человека, если бы чуть поменьше дорожил своей жизнью. В его глазах читался суеверный ужас. Неужели, кроме меня есть еще люди, что считают графа страшным?

Сам граф не замечал этого, глядя строго перед собой. Его лицо оставалось маской из белого мрамора. Казалось, если церковь сейчас обрушится, или же прямо в него ударит молния, являя собой божью кару, он даже не шелохнется.

Я же опустила голову, отчасти желая, чтобы таинство поскорее закончилось. Я прежде любила бывать в церкви. Мне нравился этот запах, эта тишина и та особая атмосфера, что обычно царили здесь, но сейчас я боялась, что упаду в обморок из-за волнения и духоты. А может и из-за холодной близости такого невозмутимого графа, что даже не вспотел.

Закончив с молитвой, священник перешел к проповеди, сделав ее короткой, как никогда – всего пару слов о том, что жена должна почитать мужа и слушаться его во всем, а муж должен защищать жену.

А после – вопросы, на которые граф четко и уверенно отвечал «да», а я едва кивала, опасаясь, что, если открою рот, мой голос сорвется. Причем, на последнем, по поводу детей, мне вновь привиделась усмешка зверя и голодный взгляд алых глаз, брошенный в мою сторону.

Выслушав клятвы, священник благословил нас, нервно поглядывая на графа, и вот – я уже супруга.

Граф взял меня под руку, и я вновь почувствовала холод его пальцев, даже через ткань платья. Кажется, и зимой морозный воздух не так обжигает кожу, как его прикосновения.

По выходу из церкви прямо перед нами опустился огромный черный ворон. Он трижды каркнул, причем неимоверно громко, а после торопливо вспорхнул. И я могла поклясться, что он улетел от того, что поймал жесткий взгляд дьявольских глаз.

После церемонии все прошли в главную обеденную залу, где уже стояло несколько дополнительных столов. Но даже с учетом этого уместились не все – оруженосцы и простые воины расположились во дворе, куда так же натаскали столы.

Мы с графом сидели во главе, и я чувствовала себя неловко от такого количества внимания. Рыцари кричали здравницы, с плеском стукаясь кубками. Граф кивал, сохраняя бесстрастное выражение лица, но я видела – его глаза полыхают негасимыми кострами ада.

Челядь суетилась, меняя блюда с жареными поросятами, птицей и прочим. Вина не жалели – оно лилось через край, хотя граф и сегодня предпочел привезенные с собой запасы. Напиток в его золотом кубке был цвета его глаз, густым и тягучим и я прежде не видела чего-то похожего. Наверно, его долго выдерживали перед тем, как подавать на стол.

Отец лично наполнял его кубок, выражая свое почтение.

Когда крики стали громче, а кубки стукались так, что готовы были погнуться, барды сменили спокойную музыку, заиграв нечто более веселое.

Жонглеры, что прослышали о свадьбе графа и приехали за пару дней до церемонии в надежде получить серебра, завели танец. Они ловко подбрасывали тяжелые булавы, умудряясь попадать в такт. Гости ободряли их громким хохотом, хлопками и звоном монет.

После пришло время рыцарского танца. Мужчины показывали свое умение владеть мечами, и танец выходил больше похожим на поединок. Здесь подошел черед графа. Он выпил много кубков, но хмель не давал ему в голову, и лицо его не изменилось, оставаясь лишь холодной маской.

Он вышел из-за стола, подманив ближайшего рыцаря, и если бы это был турнир, граф наверняка одержал бы в нем победу. Он размахивал тяжелым мечом словно деревянной палкой, и делал это так быстро, что сталь сливалась в единую серебристую полоску.

Закончив под одобрительный гул, он слегка наклонил голову, а после посмотрел на меня и усмехнулся так, что по спине моей побежали мурашки.

Наконец, мы удалились, оставив пирующих праздновать. Граф проводил меня до покоев и оставил на попечение служанок.

Франка помогла расплести мне волосы, остальные сняли платье и обтерли меня теплой водой. И вот я легла на ложе, с ужасом ожидая прихода графа.

Все ожидания оказались напрасными, но не скажу, чтобы меня это огорчило. Я боялась этого и не была готова, потому что единственное, что я точно знала об этом – от меня требуется лечь на спину и раздвинуть ноги, а остальное мужчина сделает сам. И в первый раз будет больно.

Мой первый раз откладывался еще на один день, и я благодарила судьбу. Отчего-то я была уверена, что граф не будет нежен, или заботлив. Он вовсе не походил на такого человека.

Утром я была непривычно бледна и устала – сказалась бессонная ночь, когда я вздрагивала от каждого шороха и скрипа двери, ожидая своего супруга.

На рассвете пришла Франка, сообщив, что пора собираться. Конечно, можно было бы задержаться – пир в честь нашей свадьбы только набирал обороты. Но граф спешил увезти меня к себе.

Одевая меня в последний раз, Франка плакала и напоследок мы крепко обнялись. Я бы забрала ее с собой, если бы не ее мать, что была больна и не способна к путешествиям.

Граф ждал меня уже у ворот. Солнце, только поднявшееся над горизонтом, окрашивало его фигуру в розовый, а конь под ним нервно бил копытом. Кажется, ему, как и наезднику, не терпелось пуститься прочь отсюда.

Брат крепко обнял меня на прощание, отец поцеловал в лоб, мать – перекрестила. Я, вместе со служанкой, села в повозку, заваленную мягкими подушками, и приготовилась к долгому пути в замок, что должен был стать моим новым домом до самой моей смерти.

Так и закончилась моя жизнь с родителями, размеренная и спокойная, где самым большим волнением было посещение нашего замка странствующими шевалье.

Мне было немного грустно покидать место, где я провела все свои пятнадцать лет, занимаясь танцами, шитьем и этикетом. Хотя эта грусть не шла ни в какое сравнение с безосновательным страхом, который я испытывала к графу.