Глава 2

Эйрик управился с расчисткой не больше, чем за полчаса: Феано даже испугалась за него, так яростно вэринг врубался в колючие заросли. Хотя в былые времена наверняка он этим топором крушил не мирные растения! Пока он работал, нельзя было ему и слова сказать; и лишь когда, тяжело дыша, взмокший варвар повернулся к Феано, молодая госпожа поняла, что он ждет стоящей награды за свои усилия. Или даже не ждет. Эйрик явно считал, что они проникли в нехорошее место.

- Ты куртку порвал, - заметила она. - И на щеке царапина.

Вэринг усмехнулся.

- Пустяки. Так ты желаешь зайти внутрь, светлая госпожа?

Феано взглянула на когда-то побеленный дом - весь заплетенный плющом, заросший сорняками, он выглядел совсем негостеприимно. Но ромейка гордо вскинула голову.

- Сейчас предупрежу няню, и мы с тобой вместе зайдем.

Фекла, конечно, напуганная всей этой затеей, стала упрашивать госпожу не соваться в дом - но Феано не пожелала слушать. Неужели они с Эйриком столько сделали, чтобы теперь отступить?..

Она вернулась к своему телохранителю, цепляясь подолом и рукавами за оставшиеся колючки.

- Ты дверь так же взломаешь?

Девушка показала на дверь, которой было почти не видно за бурьяном.

Варвар кивнул, опять взвешивая в руке топор.

- Только бы не летучие мыши, - пробормотала Феано. - Боюсь я их.

Эйрик с усмешкой покосился на девчонку-хозяйку.

- Нет тут никаких летучих мышей. Видишь, окна заколочены? И вообще нет никакой живой твари, - со значением закончил он.

Дверь вылетела от первого же удара, рассевшись в щепки. Эйрик выбил и окна, потому что светить им было нечем. Феано закашлялась от древесной трухи.

- Давай вперед, - приказала она.

Эйрик тряхнул белой головой и шагнул в узкий коридор. Несмотря ни на что, ему нравилось ее упрямство. Они прошли дальше, почти задевая плечами стены и еще больше перепачкавшись в паутине. Когда коридор сделал поворот, оба зажмурились, внезапно оказавшись на пороге большой общей комнаты: солнце било прямо в окно, через прогнившие и сломанные решетчатые ставни.

- Странно, окно выходит наружу. Но ведь древние греки и критяне, как и мы, тоже делали окна во двор? - задумчиво проговорила Феано.

- Не могу знать, хозяйка. Смотри сама, - Эйрик кивнул на обстановку. - Если что найдешь.

И он стал посреди комнаты, скрестив руки на груди, демонстрируя полное нежелание дальше осквернять этот дом - или оскверняться самому. Феано фыркнула; но потом принялась в одиночку тщательно рассматривать мебель, покрытую пылью и паутиной. В комнате был только стол и две длинные лавки - судя по виду, старые-престарые, но хорошо сохранившиеся. И больше ничего: лишь остатки ковра на глиняном полу.

Таким же манером Феано обследовала две другие комнаты, поменьше: видимо, спальни. И в третьей комнате в углу она вдруг обнаружила деревянный ящик, окованный проржавевшим железом!

- Эйрик, сюда! Кажется, нашла! - задыхаясь, воскликнула дочь патрикия.

Вэринг прибежал. Он во все глаза уставился на ящик: а потом, как и Феано, присел на корточки, рассматривая находку поближе. Подцепил крышку - и та неожиданно легко откинулась, обдав их пылью.

Внутри лежала длинная и толстая раздвижная трубка - футляр, тоже из дерева. В отличие от Эйрика, Феано сразу поняла, что это такое: футляр был предназначен для хранения свитков.

- Это пергамент или папирус... Чьи-то древние записки, - благоговейно прошептала она.

Охранник разочарованно распрямился и встал. Он, конечно, читать не умел - мог разбирать только свои варварские руны.

Феано снова закрыла крышку ларца. Она хотела попросить Эйрика понести его: вероятно, в этих старинных свитках была большая ценность для историков империи! Но вдруг девушка ощутила как будто невидимые токи, передававшиеся ее пальцам от этого предмета. Она вскинула голову и не удержалась от крика: на один ярчайший миг комната-склеп предстала незваной гостье новой, полной жизни, и вокруг словно зашептались голоса ее былых обитателей. Такое же чувство Феано испытала в руинах кносского дворца: но здесь оно было многократно сильнее.

- Господи, - пробормотала Феано, неуверенно вставая на ноги. А подняв глаза, девушка обнаружила, что Эйрик пристально на нее смотрит - с каким-то даже страхом, что было совсем не свойственно этому мощному викингу. Должно быть, так он смотрел на женщин своего племени, которых называли вещуньями.

- Ты снова видела, - хрипло произнес Эйрик, указав пальцем ей в лоб. - Потому тебя и прозвали "видящая".

Феано кивнула.

- Да...

Она передернула плечами, справляясь со своим страхом.

- Отец Савватий мне как-то сказал, что все язычники непременно должны попасть в ад... Даже наши доблестные предки, греки! Но мне сейчас кажется, что люди, которые здесь жили... что они все еще здесь. И это, наверное, не лучше ада!

- Ну, тут хотя бы не поджаривают, как у христиан в преисподней, - усмехаясь, заметил Эйрик.

Однако им обоим стало сильно не по себе. Хозяйка и телохранитель поспешили на солнце, не решаясь задерживаться дольше и поискать в древнем доме что-нибудь еще. Эйрик вытащил ящик со свитками.

Когда они вновь предстали перед нянькой, та всплеснула руками.

- Мать пресвятая Богородица! На кого вы оба похожи! Да с этого нехристя шкуру спустить мало! И я-то хороша: вот вернется патрикий...

- Оставь, няня, - устало попросила Феано. - Это я во всем виновата, я и отвечу.

Найденный ящик Фекле, конечно, показывать не стали.

Они, однако, постарались вернуться и пробраться в дом незамеченными. Феано с помощью няньки хорошенько умылась и сменила грязную порванную одежду. Она вся исцарапалась - и старая армянка, причитая, принесла горшочек со смолистой хиосской мастикой, издавна известным на греческих островах целительным средством. Феано потихоньку послала мазь и Эйрику. А заодно предложила зашить ему рубашку.

Вэринг с благодарностью принял ее заботы. Свою толстую кожаную куртку он заштопал сам.

Капитан, однако, в этот день вовсе не вернулся. Он прислал слугу с запиской, в которой сообщал, что задержится до завтра. Феано унесла древний ящик в свою комнату и убрала под кровать... а потом достала оттуда и переставила в угол. Под икону. И все равно ей казалось, что "духи места", гнев которых боялся вызвать Эйрик, продолжают беседовать с нею...

Что по-настоящему ее удивило - так это то, что тетка Ирина не сделала ни единого замечания племяннице за такое безобразнейшее поведение. Слуги дома, конечно, многое приметили и доложили той, когда Феано со спутниками вернулась. Может, хозяйка почуяла неладное и попросту побоялась затрагивать гостью?

А потом тетка зашла к ней, чтобы позвать ужинать. Перекрестилась на икону Николая Угодника, перед которой горела лампадка, – и сердце у Феано так и замерло. Железные полосы, которыми был обит ящик, явственно отблескивали в этом слабом свете. Какое-то время тетка Ирина даже пристально смотрела прямо туда, в угол: будто не могла понять, что не дает ей покоя. Но потом еще раз перекрестилась и поклонилась образу; и повторила племяннице приглашение на ужин.

Оставшись одна, Феано перевела дух и утерла пот со лба. Неужели тетка попросту не заметила этой вещи? А вдруг… А если тот дом тоже заколдован, и виден не всякому?

Да и нянька до сих пор не обратила на ящик никакого внимания; хотя уж она-то знала, что у них было с собой, они вместе с Феано раскладывали вещи.

Девушка заставила себя выбросить эти мысли из головы и спустилась в триклиний*. За столом они сидели втроем с дядей и теткой, в неловком молчании поглощая фаршированные пряным рисом виноградные листья. Дядя Николай, Николай Скилица, был братом покойной матери; но Феано было совершенно нечего ему сказать.

Умывшись и приготовившись ко сну, Феано неожиданно ощутила сильное желание открыть ларец самой и попытаться прочесть, что написано в свитках. Но уже совсем смерклось, свечи не хватало, а лампу просить она не решилась. Да и наверняка она ничего не разберет – даже если это древний греческий язык, тут нужен знающий человек…

А если отец?.. Нет! Неожиданно Феано поняла, что отцу свою находку не покажет тоже. Или покажет, но не сейчас. Еще не время.

***

С утра стало не до того: вернулся патрикий. Феано радостно обняла его, ощущая толику вины. Она уже решила, что ничего не скажет о своей вылазке, и предупредила Эйрика. Разумеется, тот ее не выдаст. Она очень понадеялась, что и няня тоже.

- Отец, а чем ты здесь занимаешься? – спросила Феано, когда они спустились в атриум. Она впервые задала такой вопрос. – Или это… государственная тайна?

Патрикий пристально и с удивлением взглянул на нее. Но ничего не заподозрил.

- Это тайна, ты права, - помедлив, ответил он. – Но в общих чертах я могу тебе объяснить. Сядем.

Они уселись на скамейку у фонтана. Дом у семейства Скилиц был не ахти, особенно в сравнении с их собственным константинопольским домом; но уединенный внутренний двор с фонтаном, конечно, имелся.

- Я встречался со стратигом* Кносса и несколькими другими высокопоставленными лицами, - принялся объяснять Роман Мелит. – Ты понимаешь сама, что для торговли Крит нам не так уж и важен. Они не могут предложить ничего такого, чего не было бы у нас. Ну, кроме старинной керамики.

Он добродушно улыбнулся дочери. Хотя говорил явно об очень серьезных вещах.

- Однако Крит может быть очень важен стратегически. Он может послужить… превосходной военной базой для египетских арабов и персов. До Египта отсюда рукой подать! Вот я и склонял стратига, чтобы они не заключали союзов с магометанами, а только с нами.

Феано задумчиво кивнула.

- Понимаю… Но как же это получается, - она посмотрела в темные выразительные глаза отца. – Ты помогаешь ромеям против персов… то есть против своих? Ведь ты сам наполовину перс!

Глаза Романа Мелита сверкнули.

- Я ромей, я сын и слуга империи, - резко ответил он. – Империя превыше всего, Феано! Надеюсь, и ты об этом никогда не забудешь!

Феано смотрела на него, едва дыша. Ее любимый отец вдруг стал чуждым и страшным.

Наконец Роман Мелит сменил гнев на милость; он снова обаятельно улыбнулся и коснулся ее щеки.

- Ты еще дитя, для тебя еще все просто. Так и должно быть. Но теперь оставим этот разговор.

Дочь кивнула, не поднимая глаз. О ее собственной тайне речь так и не зашла.

Они прогостили у ее дяди с тетей еще пять дней. Феано томилась и видела, что родственники тоже тяготятся этим визитом. Возможно, дело было не только в том, что приезд нежданных гостей со свитой дороговато им встал, - а и в том, чем Роман Мелит здесь занимался во благо империи... Хотя, как опять заподозрила девушка, отец в конце концов расплатился с теткой за беспокойство полновесными золотыми солидами*.

Сама она несколько раз украдкой заглянула в свой ящик при свете дня. С Эйриком они больше не говорили; хотя Феано знала, что вэринг ничего не забыл. В том ящике и вправду оказались папирусы на древнегреческом языке и, кажется, даже на древнеперсидском: современная персидская грамота была Феано знакома. Однако она не смогла разобрать ничего, кроме отдельных слов и имен, как будто бы не имевших к ее семье никакого отношения. Но почему-то Феано продолжало казаться, что эти записки многие сотни лет ждали ее и только ее...

Перед тем, как покинуть Кносс, Феано с отцом еще раз побывали на рынке; и побродили подольше, в свое удовольствие. И в конце концов Феано купила пару расписных чашечек, изображавших древние игры с быком. Самое знаменитое развлечение критян-язычников. Хотя посуда была явной подделкой под старину, и ушлый торговец старался слупить с богатых покупателей подороже.

- Вторая чашка для Анны, - сказала Феано.

Патрикий с грустной улыбкой кивнул. Анна была младшей сестренкой Феано; и вскоре после рождения последнего ребенка его супруга заболела и умерла. Феано еще помнила мать, а десятилетняя Анна никогда ее не знала.

Для себя Роман Мелит приобрел настоящую большую чернофигурную критскую чашу - удивлять гостей на пирах. В их городском доме было уже немало всяких редкостей из далеких краев, приобретенных самим капитаном и полученных в наследство.

На другой день они собрались в дорогу. Феано сумела незаметно уложить старинный ящик со свитками в один из своих сундуков. Этот сундук так потяжелел, что пришлось позвать на помощь Эйрика. Викинг снес сундук юной хозяйки вниз и небрежно закинул в телегу: она даже испугалась за сохранность папирусов.

Потом, встретившись с Феано взглядом, охранник неодобрительно качнул головой. "Поздно спохватился", - подумала дочь патрикия.

Гордый имперский дромон покинул Крит, выполнив свою миссию: задул попутный ветер, и высоко развернулся алый парус с золотым изображением Богородицы. Был сентябрь 819 года от Рождества Христова. "Стратигион" держал курс на Константинополь.

* Столовая, трапезная: по римскому образцу.

* Стратиг – наместник.

* Солид - золотая монета, имевшая хождение в Византии.