Глава 5. Катя

То, что маленький, как куколка красивый младенец может очень громко орать я уже знала. Но я не подозревала, что орать он может так долго. Через час я уже не боялась темноты. Вспоминала, какие удобные у того дерева сучья. Что в шкафу лежит моток верёвки… Почьи шутка. Я вздыхала и возвращалась к своему монстрику. А он орал так горько, словно и правда понимал — его все бросили. Оставили чужой тётке, которая живёт в избушке посреди леса. Которая даже кота завести боится - это же ответственность. Которая меньше всего подходит на роль няни!

Зато ближе к утру я уже не боялась ребёнка выронить. Я качала его как можно сильнее — только бы уснул. Голова младенца тряслась, круглые глаза смотрели укоризненно.

— Ладно, - сдалась я. – Не буду больше тебя так качать. Но ты усни уж, хоть ненадолго. Пойми, тётя привыкла хорошо спать.

Мальчик слушал, но не слушался. Правда орать перестал, когда я дала ему его погремушку. Сам брать её ещё не умел, но если вложить в ладошку, пальцы стискивал крепко. И так ею размахивал, что сам же себе дал по носу.

Собиралось настать утро. Я держала младенца на руках. Небо только готовилось сереть — я ждала этого момента с нетерпением. Я хотела просто спать. Одна в своей избушке. Если я скажу, что полюбила нечаянного младенца сразу, я солгу. В тот момент я просто ждала электрички, чтобы доехать до участкового, который точно должен был быть где нибудь. Не бывает, чтобы его не было.

— Агу, - сказал малыш.

Дурацкое сердце сжалось — напомнила себе, он не мой.

– Утром я тебя отдам, - ответила я ему.

Зевнул — во рту ни одного зуба. Так сладко зевнул, что спать мне ещё сильнее захотелось. Посмотрела на подоконник. Там, возле горшка со скончавшимся много лет назад неизсеврным растением лежало письмо. Я боялась его читать. Я подозревала, что в нем чужое горе – просто так детей не бросают. И я эгоистично не хотела, чтобы это горе стало моим.

А потом не выдержала и взяла бумагу, одной рукой придерживая младенца — уже наловчилась, часов пять на это ушло. Развернула, сама на себя злясь. Почерк был аккуратным. Сильным. На бумаге мазок чего-то бурого, похожего на засохшую кровь. Такие же пятна были на комбинезоне малыша. Подозреваю, это кровью и являлось — мой бандит явно был ранен. Я впилась в строчки глазами.

"Сначала я подумал, что вы очень красивая. ( Лесть, подумала тут я). Потом, что вы смешная. ( Можно было и без этого, едко решила я, читая). А затем я понял, что вы мне подходите. ( Воу-воу, воскликнула я мысленно, не так сразу!). Я ранен. Я не хочу этого признавать, но я не справлюсь. За мной по пятам идёт смерть. Эти люди…они убьют моего сына, просто для того, чтобы сделать мне больно. Я не могу этого допустить. Вы — моя последняя надежда, Катя. Спасите для меня моего сына. Я…я умею благодарить. Его зовут Лев. А ещё, Катя, — не верьте никому. "

Остаток письма я дочитала без собственных ремарок. Посмотрела в небо — скоро начнёт сереть. На письмо. Почему я должна верить мужчине, которого видела только однажды? Раненым в лесу. И что за страсти из Бразильских сериалов? Что ещё за кровная месть?

Мозг измученный отсутствием сна отказывался верить в происходящее. Спать хочу. До электрички несколько часов. И дома так тихо… Посмотрела — сопит. Не прошло и года. Я переложила его в колыбельку и прилегла на постель. На часик, не больше.

Проснулась — светло. Восемь утра. Лев, а это Лев, спит. Электричка уже ушла. Я застонала - ну, что такое??? Весь мир против меня. Я тут же решила, что пойду на дорогу. Далеко и с ребёнком устану, но можно попасть на автобус.

— Какой же ты Лев, - шепотом сказала я младенцу. — Ты львенок. Маленький и сладкий.

Когда он спал он и правда казался сокровищем, и не поверишь, как громко может орать. Я размешала ему смесь, на случай если проснётся, завернула в полотенчико, чтобы не остыла, засунула в карман люльки – он был весьма удобен. Собрала детское барахло — нужно будет все отдать в полиции. И деньги отдать тоже, я может и нищая, но гордая. Мне чужого не нужно, да ещё и незаслуженно. Я размышляла, стоит ли ждать, когда проснётся малыш или трогаться в путь сразу, когда услышала голоса. Мужские. Напряглась.

Прошла на кухню, там окно было приоткрыто на соседский двор и слышно куда лучше. Затаилась за пыльной занавеской.

— Памперс здесь! — заорал какой-то мужик. – Точно здесь были! Ранен, гад, кровь на тряпках ещё не высохла. Далеко уйти не мог с ребёнком, ищем! По соседям пошли!

Я похолодела. Сразу вспомнилось уже позабытое письмо. Мне в него все ещё не верилось, но я напряглась. Если по соседям пойдут, то точно ко мне. В дверь постучат. Малыш проснётся и заорет. Они услышат. Я все ещё не верила, но уже боялась.

Мой страх шептал — это не твоя беда. Просто спрячься, так лучше всего. Или отдай его — не убьют же они его, в самом деле. Так не бывает. Но этот же страх гнал меня во двор, быстрее, пусть лучше спросят там, только не стучат…

Я успела. Мужская голова уже торчала поверх ветхого забора из сетки рабицы, местами печально поникшей.

— Хозяюшка! - приветливо сказал мужик. – Здрасьте!

Голос милый почти. Заискивает. Пытается быть добрым. А глаза — бегают. Нехорошие глаза, мне сразу жутко стало.

— Картошку покупать не буду, - отрезала я. — Не нужна.

Он усмехнулся и усмешка эта тоже совсем не добрая. Я сдержал страх. Только бы выглядеть естественно! Только бы не понял!

– До брата не могу дозвониться, - доверительно сказал мужик. — Батарея у него села. Волнуюсь, он с ребёнком… Вы не видели? Высокий такой мужчина, красивый.

И посмотрел на меня лукаво — мол, знаем вашу бабскую породу, уж красивых точно заметите.

— Я только ночью приехала, - почти не сорвала я. – Если вдруг увижу, скажу, что вы искали.

Теперь он смотрел на меня серьёзно. Без лукавинки. Словно дыру во мне проделать взглядом хотел. Я заставляю себя дышать и молюсь о том, чтобы львенок не проснулся.

– Лучше мне позвоните, - снова улыбнулся. – Буду очень благодарен.

Слово благодарен подчеркнул. Протянул мне визитку и очень крупную купюру. Я кивнула, вошла в дом. Купюру скомкала и отправила в мусор. Туда же визитку. Прошла в комнату — спит.

— Лев, - прошептала я. – Похоже нам надо уходить.

Накинула свитер поверх футболки. Кеды обула. Сумку ребёнка я не утащу, и думать нечего. К себе в рюкзак запихнула смесь, несколько подгузников, деньги, немного детской одежды. Подумав — письмо. Я его перечитаю потом. Может просто от страха глаза велики… Может я зря все это сейчас. И это просто дядя малыша. Он бы его забрал и увёз домой…

Думаю это, а сама готовлюсь. Уходить придётся задами, по крапиве. Не обжечь бы ею нежные детские щеки… С этой мыслью я подхватила люльку — все ещё спит и осторожно вышла на улицу. Нырнуть за старую яблоню, что раньше заваливала кислыми яблоками, а теперь и цвести не хочет. Обойти кабинку туалета. К туалету прислонена ржавая железяка — я ею уничтожала крапиву. Мне тяжело, но её я все равно беру.

Сначала я слышу журчание. Кто-то из пришлых мужчин стоит на моем заднем дворе и справляет малую нужду. Спиной ко мне стоит. Затылок бритый, в складах, как у бульдогов. Мощная спина. Толстая шея. Такой убьёт недорого возьмёт. А мне ещё мимо него проходить — фантастика. И Лев ерзает. Господи, что делать то???

Руки действуют быстрее головы. Я просто поднимаю железку — тяжёлая. И стукаю ею по мужской голове. Звук получается глухой и громкий. Мужчина падает разом. Не шевелится. Я с опаской трогаю его пульс — живой. Ещё мне в тюрьму не хватало, я и так ребёнка ворую!

В крапиву я припустила уже не думая о том, что это больно. Что малыш тяжёлый, а рюкзак бьёт по спине. Я летела стрелой. Через крапиву, что росла на бывшем картофельном огороде. Через колхозный сад, поросший высокой травой, одуряюще пахнущий смородиновым листом. Через полосу лесопосадки. Дальше, вперёд. Мне казалось, я не дышала даже.

Лев проснулся и смотрел на меня как сумасшедшую. Наверное, обижался — я же обещала больше никаких диких укачиваний, а теперь вот несусь сайгаком. Надоело ему уже в лесу. Ругаться начал.

Я села у подножия ели. Прислушалась — сегодня лес добрый. Он на моей стороне, мне хочется так думать. Я недалко отбежала, мои силы не безграничны. Хорошо, что смесь развела… Лев сосёт, а я слушаю лес.

— Только не плачь, - прошу я мальчика. Он слушает так внимательно, что кажется, все понимает. Я в это верю. — Сейчас плакать никак нельзя. А злые дяди… Пусть побегают по лесу, я на здесь так в казаки-разбойники играть любила…